Жан-Жак беспокоился о будущем, даже предполагал возможный крах из-за их немалых с Матушкой расходов и ее расточительства. Таков уж был его характер — весь из крайностей. Он мог проводить ночи напролет за изучением музыки, переживать несчастья героя романа до такой степени, что сам чувствовал себя больным. Если брался за шахматы, то упорно старался выучивать партии наизусть — до полного отупения.
Это была экзальтированная, склонная к угнетенному состоянию натура: нередко за приступами меланхолии следовали возбуждение и беспричинные слезы. Обеспокоенная Матушка заботилась о нем, убаюкивала его, и он становился «полным ее творением, ее ребенком». Можно догадаться, в чем здесь было дело: если он чувствовал себя хорошо, то приходилось быть любовником, продолжать «кровосмесительство»; если же он был болен, то мог оставаться Малышом, а она — Матушкой. Если она надеялась крепче привязать его к себе, деля с ним постель, то она ошиблась. Раньше он действительно с трудом переносил разлуку с ней; теперь же ему годились любые предлоги, чтобы отлучиться в Нион, Женеву, Лион.
Жан-Жак не слишком торопился перейти во взрослое состояние. Его пригласили давать уроки музыки господину де Конзье, дворянину-савояру, соседу мадам де Варан. Учитель больше времени уделял разговорам о литературе, чем музыке, и благодаря ученику открыл для себя только что вышедшие «Философские письма» Вольтера и его переписку с императором Фридрихом II. Эти сочинения вдохнули в него стремление научиться писать так же изящно. Однако доходов от этого ждать не приходилось…
В конце 1735 года молодой человек пишет длинное послание отцу, которого серьезно беспокоило его будущее. Он перебирает разные возможности, но как-то неуверенно. Церковь, юриспруденция или коммерция — на это нужен капитал. Остаются три варианта. Продолжать преподавать музыку — на это можно прожить; можно стать секретарем у какого-нибудь «большого» человека — у него для этого есть стиль, преданность, учтивость; наконец — и он предпочел бы именно это — можно стать гувернером при каком-нибудь молодом сеньоре. Он знаком с науками и беллетристикой, он нравствен и религиозен. Конечно, имеется «некоторая неправильность в прошлом поведении» (мягко сказано), но это не так уж важно, так как он почувствует себя готовым к этому поприщу только «через несколько лет». Заключительная часть послания, однако, сводит на нет все предыдущие рассуждения. Так в чем же его настоящее призвание? — Оставаться там, где он есть, и оказывать мадам де Варан «все услуги, на которые он способен». Однако несправедливо было бы думать о нем как о человеке праздном: «Это верно, что тщета моих литературных занятий очевидна, но я полностью посвящаю свое время учебе». Правда состояла в том, что в нем уже проснулось что-то значительное, чему он не мог противиться.
Пока же он продолжал быть печальным, подавленным, его постоянно немного лихорадило, ни к чему не было интереса. Матушка предлагала: почему бы не снять домик в деревне (не оставляя при этом дом в Шамбери, дающий некоторый постоянный доход), где больной мог бы поправлять здоровье на свежем молоке и свежем воздухе?
В 1736 году, а возможно, даже годом ранее, мадам де Варан арендовала дом у некоего Филу, который, в свою очередь, арендовал его у некоего господина Ноэре. Однако в сентябре 1737 года дом этот уже оказался занят, и Матушка вынуждена была довольствоваться домом Ревиль, который был куда меньше. Когда же владение Ноэре вновь освободилось, она вернулась туда и 6 июля 1738 года подписала арендный договор. Здесь и развернулась идиллия Шарметта — это название обозначало не столько сам дом, сколько долину, где он находился. Идеальная сельская резиденция: удобная, не слишком большая, с садом, огородом, голубятней, виноградником, ульями, фонтаном, а немного выше — луга для выпаса скота. Одним словом, рай: «Здесь было начало короткого счастья моей жизни… Я вставал с солнцем — и радовался; я гулял — и радовался; я видел Матушку — и радовался. Я покидал ее — и радовался; я бродил по лесам, долинам, читал, наслаждался праздностью, работал в саду, собирал фрукты, помогал по хозяйству — и счастье было со мной везде. Оно не находилось в какой-либо определенной вещи — оно всё было во мне и не покидало меня ни на минуту».
Итак, Жан-Жак был счастлив, но по-прежнему нездоров. Он жаловался на сердцебиение, шум в ушах, одышку, бессонницу. А вдруг он умрет? Опасения за свою жизнь привели его к религии. Он разговаривал о ней с Матушкой, вера которой отличалась некоторым своеобразием. Она была очень добра по натуре и потому отказывалась верить в ад и в «Бога карающего». В ее глазах Иисус был «образцом истинно христианского милосердия», но она не утруждала себя богословскими тонкостями. Это была религия сердца, исповедовавшая первенство совести в делах веры — наследие пиетизма[12] ее юности. Из-за этого своего пиетизма Матушка в некоторых областях жизни напрочь забывала о воздержанности: «Она могла бы каждый день абсолютно спокойно спать с двумя десятками мужчин — без всяких угрызений совести, как и без всякого, впрочем, сладострастия».
Начитавшись книг Порт-Рояля, сам Жан-Жак относил себя к «полуянсенистам»[13], запугивал себя «Богом карающим» и задавался вопросом, будет ли он предан погибели. Для него интеллектуальные искания уже тогда были неотделимы от реально переживаемого. Этот кризис сознания был краток: примиряющая вера Матушки и беседы с двумя иезуитами вернули ему доброе расположение духа.
Матушке нравилось жить на природе, и с приходом зимы она с сожалением сменила Шарметт на Шамбери. Весной они поторопились вернуться в Шарметт. Жан-Жак вставал на заре и благодарил Господа за благодатные Его творения. Затем он подходил к постели Матушки поцеловать ее, еще полусонную; потом они вместе завтракали, выпивали по чашке кофе с молоком и беседовали у открытого в сад окна. После чего наступало время занятий.
Интеллектуал-самоучка открыл для себя в «Беседах о науках» отца Лами методу самообразования, которая заключалась в сочетании умственных упражнений с нравственным самосовершенствованием. С пером в руке он засел за философов: «Логика» Порт-Рояля, «Очерк о человеческом разумении» Локка, Декарт, Мальбранш, Лейбниц пополняли его «склад идей». Затем шли геометрия, алгебра и наконец латынь — ее Жан-Жак никогда не будет знать в совершенстве, хотя сумеет перевести, и очень хорошо, Сенеку и Тацита. «До двадцати пяти лет ничему не научиться и потом захотеть всё узнать — это означало взять на себя обязательство употреблять всё свое время с пользой». В полдень полагался небольшой перерыв: прогулка по саду, еда, легкая беседа, наблюдение за ульями, фруктовым садом. Затем возвращение к работе; к предметам менее сложным: истории, географии, хронологии, астрономии. Шалопай, который еще не так давно дурачился с Баклем или Вентуром, превратился в серьезного молодого человека, В 1736 году он писал: «Я составил себе план занятий для развития души и ума — и следую этому плану неукоснительно».
Теперь Жан-Жак учился сам, без принуждения, и потому учился хорошо. Он взялся также «поухаживать» за лирической музой: написал забавную безделушку — «Куплеты г-же баронессе де Варан».
Однажды произошел неприятный случай. Жан-Жак пробовал сделать симпатические чернила[14], реторта взорвалась прямо ему в лицо — и он недели на две лишился зрения. Решив, что настал его последний час, он продиктовал завещание, предусматривавшее вклады в различные монастыри, которые должны были помолиться об упокоении его души; долю, положенную отцу «по закону», несколько сотен ливров в счет долга книготорговцам и две тысячи ливров мадам де Варан — «за содержание и поддержку в течение десяти лет». Теперь он мог, как настоящий богач, распоряжаться-своим наследством. Дело в том, что 28 июня 1737 года, как раз на следующий день после этого несчастного случая, он по женевскому закону стал наследником и претендентом на долю в материнском наследстве — из суммы, полученной от продажи в 1717 году ее родного дома. 12 июля Руссо предъявил свои права и 31-го числа получил на руки 6500 флоринов; такая же сумма предназначалась его пропавшему брату Франсуа, смерть которого не была официально установлена.
12
Мистическое течение в протестантизме, отвергавшее внешнюю церковную обрядность и призывавшее к углублению веры как таковой.
13
Янсенизм — религиозно-философское течение в католицизме, начало которому положил голландский богослов XVII века Янсений. Янсенисты резко выступали против иезуитов. Порт-Рояль — знаменитый женский монастырь в Париже, оплот янсенизма, вокруг которого объединялись образованные и талантливые светские люди. Школы при нем и учебники были лучшими на то время.