Подбодренный этим, Руссо представился также мадам Дюпен: она была дочерью актрисы и финансиста Самюэля Бернара и супругой генерального откупщика. Ее салон был одним из самых блестящих и шикарных в Париже: его посещали не только аристократы по происхождению, но и аристократы мысли — Вольтер, Бюффон, Фонтенель, бывал и аббат де Сен-Пьер, автор знаменитого «Проекта вечного мира».
Мадам Дюпен было 36 лет, она была красива и — редкая черта — верна своему мужу. Жан-Жак пришел к ней со своей «Диссертацией», и дама приняла его в домашнем туалете, с обнаженными руками, распущенными волосами. Она предложила ему остаться на обед, пригласила бывать у нее. Он не заставил просить себя дважды и не только воспользовался, но даже стал злоупотреблять полученным разрешением, а затем счел своим долгом влюбиться в хозяйку дома. Не осмеливаясь заговорить об этом, он излил свои чувства письменно. Три дня спустя она вернула ему эту записку и ледяным тоном попросила не тратить попусту свои таланты. Он получил хороший урок. Тогда он обратился к Дюпену де Франкелю — сыну господина Дюпена от первого брака. Прошло две недели, и Франкель передал ему, что мачеха хотела бы реже видеть его в своем доме. Надо было поскорее вернуть себе ее расположение! Жан-Жак написал другое письмо, довольно унизительное, — он умолял, чтобы его не прогоняли. Да, он знает, что у него мало хороших качеств, много недостатков, совсем нет благоразумия, но зато есть усердие, добрая воля, преданность, чувство благодарности и уважения. Нужда пишет свои законы — пришлось согнуть спину: «Хотя во мне полно противоречий и недостатков, я, по крайней мере, умею их в себе ненавидеть. Раскаиваться в своих ошибках лучше, чем никогда их не совершать. Если промахи такого рода Вы считаете заслуживающими некоторого снисхождения, то я взываю к снисходительности — Вашей и мадам Дюпен. Мне было бы достаточно знать, что мой вид не вызывает в ней отвращения, и тогда я сделал бы всё, чтобы мое присутствие стало терпимым».
Позднее, когда Руссо станет знаменит и люди уже сами будут искать общения с ним, он отомстит за это унижение, изображая себя гордым и недоступным.
Мадам Дюпен согласилась забыть об инциденте. Более того: поскольку он присоединил к письму с извинениями переделанный вариант своего «Проекта воспитания г-на де Сент-Мари», то она даже доверила ему присматривать в течение недели за ее сыном Дюпеном де Шенонсо — неуправляемым тринадцатилетним подростком, который едва не свел его с ума. Зато Жан-Жак избежал изгнания. Вместе с Дюпеном де Франкелем, с которым он подружился, Жан-Жак взялся проходить курс химии у знаменитого Руэля и, чтобы быть поближе к своим покровителям, переехал с улицы Кордье на улицу Верделе.
Там он заболел воспалением легких. Дрожа в ознобе, кашляя, лечась ингаляциями, он задумался о своей судьбе. Неужели у него меньше способностей, чем у тех, кто на его глазах достигает успеха в жизни? Чтобы ответить себе на этот вопрос, Жан-Жак принялся за написание оперы «Галантные музы», где решил вывести на сцену итальянского поэта Тассо, чьи несчастья напоминали ему его собственные, а также Овидия и Анакреона. За этим занятием его и застала добрая весть: мадам де Безенваль и мадам де Брогли не забыли о нем и нашли для него хорошее место.
Оказалось, что господин де Монтегю, назначенный послом в Венецию, искал себе секретаря. 10 июля 1743 года Жан-Жак сел в дилижанс, направлявшийся в Лион. Наконец-то ему улыбнулась фортуна. Из Лиона он свернул к Шамбери, чтобы повидать Матушку, но, к сожалению, не застал ее. Затем отправился в Марсель и Тулон, откуда отплыл в Геную. Там из-за эпидемии чумы всех путешественников выдерживали в карантине, и Жан-Жаку пришлось провести пару недель в лазарете. 28 августа он вновь отправился в путь и 4 сентября предстал наконец перед своим патроном.
В середине XVIII века Венеция не была уже столь привлекательным местом для сотрудников посольства. Ее морское и военное могущество осталось в прошлом, и она представляла собой пестрый космополитический город. Содержать посольство в Сиятельной республике было не столько дипломатической необходимостью, сколько «следствием лестной для нее традиции», как объяснили новому секретарю. Это весьма устраивало Пьера-Франсуа, графа де Монтегю. В свои 51 год он 37 лет провел в армии. Как говорили, министр Флери назначил его послом только для того, чтобы не давать ему звания генерала.
Однако надменный, упрямый, невежественный, скупой граф, оказавшись на этой должности, попал в неприятную и сложную ситуацию. Дело в том, что Война за австрийское наследство[18] сделала Италию серьезной фигурой на дипломатической шахматной доске, и перед лицом союза Сардинии, Австрии и Англии у Франции возникла необходимость заручиться нейтралитетом Венецианской республики, которая превратилась в стратегический пункт для наблюдения за передвижениями войск и военными операциями.
В этой непростой ситуации посол Монтегю не знал, за что схватиться. Поскольку он ни слова не знал по-итальянски, то на его столе скопились горы писем, докладов и депеш. Не имея способностей к внятному изложению мыслей на письме, он к тому же не умел разбирать шифрованные послания, получаемые им от двора и из других посольств. Вследствие всего этого прибытие Жан-Жака было воспринято им с большим удовольствием, и поначалу они были весьма довольны друг другом. Руссо незамедлительно взялся за дело. Он знал итальянский, изучив его еще в бытность в Турине, быстро сумел разобраться и в секретных шифрованных депешах, которые причиняли такую головную боль графу Монтегю. Это был настоящий триумф для бывшего лакея, нахлебника семьи Дюпенов!
С каждым днем Руссо всё лучше разбирался в делах. Он свел дружбу, с консулом Ле Блоком и с любезнейшим Каррионом, секретарем посольства Испании. Его интересовали государственное устройство Венецианской республики, аристократический и олигархический принципы ее правления, которые он сравнивал с родной Женевой; он учился анализировать политику воюющих государств, а депеши, составляемые им, знакомили его с вопросами экономики. Постепенно у него созрел замысел книги о принципах политического устройства государства — будущего «Общественного договора».
Личные интересы — это хорошо, но у секретаря было много служебных обязанностей. Каждую неделю необходимо было составлять депешу на имя короля и еще одну — министру иностранных дел; приходила корреспонденция от послов Франции в Генуе, Турине, Болонье, Флоренции, Неаполе, Вене. Один-два раза в месяц проходили встречи с дипломатами из Гааги, Женевы или Франкфурта и время от времени — с посланниками из Рима, Константинополя или Санкт-Петербурга. Всеми делами приходилось заниматься секретарю, и Монтегю это весьма устраивало: в девяти случаях из десяти он поручал Жан-Жаку составление документов, ограничиваясь тем, что сам диктовал какой-нибудь параграф, который считал особенно важным. Руссо нисколько не преувеличивал, когда впоследствии говорил, что выполнял за графа все его обязанности, причем компетентно и точно.
И всё же работать с упрямым и ограниченным Монтегю было трудно. Он заставлял своего секретаря тратить время на шифровку малозначительных посланий, мог вставить в текст пару строк от себя, из-за чего приходилось в последнюю минуту переделывать весь текст. Руссо очень скоро понял, что его патрон не хватает звезд с неба. Что ж, тем лучше: его собственные умения и заслуги будут заметнее. Он боролся за достоинство человека, пусть и подчиненного, и его последующие рассказы о пребывании в Венеции состояли главным образом из описания собственных деяний, о которых он повествовал с явным удовольствием.
Вот один пример. Комедиант. Карло Веронезе получил вместе со своей дочерью ангажемент в Комеди-Итальен в Париже. Уже имея две тысячи франков аванса на дорогу, они не торопились вы-поднять договор. Узнав об этом, посол поручил заняться этим своему секретарю. Положение было деликатным, так как все венецианские театры и сами комедианты принадлежали знатным патрицианским фамилиям. Жан-Жак воспользовался проходившим тогда карнавалом: в домино и маске он уселся в гондолу, украшенную гербом Франции, причалил у дворца сенатора Гримани и именем короля потребовал отдать ему комедиантов Веронезе. В тот же день они смогли отправиться в Париж.
18
Велась в 1740–1748 годах коалицией европейских государств (включая Францию), отрицавших наследственные права австрийской императрицы Марии Терезии, против другой коалиции (включавшей Россию).