Билет мне приобрели лишь на поезд, поэтому пришлось зайти в здание порта и уже там узнавать о возможности попасть на пароход. Но проблем не было, хотя цены кусались. Чтобы добраться от Виндавы до Кале мне пришлось заплатить в пять раз большую цену, чем ушло на билет от Москвы досюда.
Сам пароход был каким-то угловатым. В два этажа, на обоих ярусах вдоль бортов располагается прогулочная палуба, шириной в полтора метра. В центре по бокам — огромные колеса, чьи лопасти и будут толкать корабль вперед. Над ними труба метрового диаметра, возвышающаяся над пароходом метра на два. Окна прямоугольные, как в домах. И по размеру такие же. Да и вообще, было полное ощущение, словно дом поставили на плавучую баржу, да приделали к нему огромные колеса с двух сторон и все.
«Полюбовавшись» пароходом, я заселился в припортовую гостиницу и пару часов истязал себя физическими упражнениями, после чего уставший, но с пустой головой, упал в кровать и вырубился до утра.
Утром, позавтракав в столовой, почему-то претендующей на звание «кафе», что находилась в той же гостинице на первом этаже, я отправился на пароход. Народу возле него скопилось уже изрядно. Даже очередь возникла у трапа, к которой я и пристроился.
Те пассажиры, что уже успели взойти на борт, скрывались в каютах, оставляли там вещи и выходили на палубу, откуда с ноткой превосходства посматривали на еще не взошедших на корабль. Еще и курили почти все. И даже ветер с моря не мог полностью развеять скапливающийся над палубой дым. Как будто пароход сам не справляется — вон, уже часа два его труба дымит — экипаж прогревает котлы.
Внутри пароход оказался намного симпатичнее, чем снаружи. Коридор выложен паркетом, стены до пояса отделаны дорогим деревом, а выше покрашены в светло-голубой цвет. С потолка свисают лампочки через каждые пять метров, «закованные» в стекло в виде цветка тюльпана. Ручки на дверях кают медные и надраены аж до блеска.
Каюта мне досталась двух местная, и как назло моим соседом вновь оказался Иван Митрофанович! Тот этому тоже был не рад, но ничего говорить мне не стал. Лишь слегка скривился при моем появлении. Были на пароходе и одноместные каюты, но билеты на них уже были распроданы до моего прихода в порт.
Штоль пришел в каюту лишь на пару минут раньше меня и, положив свой саквояж около кровати, тут же отправился обратно на палубу. Я же идти никуда не стал. Ну их, курильщиков. Вот отправимся в путь — тогда и выйду на свежий воздух. Так началось мое путешествие по морю.
— Буэээ…
Я покосился на молодую дворянку, что сейчас совсем не аристократично перевесилась через борт парохода и очищала содержимое своего желудка. Мы отплыли от порта три часа назад, а около четверти часа назад отошли достаточно далеко от берега, и началась качка. Неудивительно, что у кого-то разыгралась морская болезнь. Большинство ее предпочитало пережидать в своих каютах, чтобы не позориться перед другими пассажирами, но вот эта девушка почему-то решила, что на свежем воздухе ей станет легче. Ее ожидания не оправдались.
— Возьмите, — протянул я ей платок.
— Благодарю, сударь, — не глядя на меня, приняла она тряпку и тут же вытерла ей губы.
Ее собственный платок был уже весь испачкан и вызывал лишь новые рвотные позывы.
— Можете оставить себе, — сказал я, когда та хотела вернуть мне платок.
Девушка лишь кивнула, и стала дышать ртом, пустым взглядом смотря на волны. У меня же настроение гулять пропало, но в каюту возвращаться не хотелось, и я отправился в ресторан. Был на пароходе и он, являясь основным местом приема пищи у пассажиров. А заодно там же играли музыканты, скрашивая досуг посетителей, и можно было почитать свежую прессу стран мира.
Примерно так прошел весь день. Скучно, под звуки пианино и тихие переговоры пассажиров, коих не тронула морская болезнь. К моему несчастью Иван Митрофанович оказался ей подвержен. Это была еще одна причина, почему я не хотел возвращаться в каюту. Тот мучался как раз находясь в ней.
Засыпая, я надеялся, что уже скоро увижу землю. Путь до Кале занимал чуть больше двух суток и сократить его сном было на мой взгляд наилучшим решением. Увы, но выспаться нам не дали. Около трех ночи в дверь кто-то требовательно забарабанил, а затем раздался недовольный и грозный мужской голос, требовавший что-то на иностранном языке. Хотя понятно, что требовавший — открыть дверь.
Даже будучи спросонья, я автоматом создал водяной щит и вытащил из чемодана револьвер и лишь после этого спросил, кто там и чего незнакомцу нужно.