Изучать в комнате что-то еще, кроме содержимого стола, было решительно нечего, и вскоре я заскучал. А заскучав, начал долбиться в запертую дверь. Открыли мне далеко не сразу. Четверть часа примерно бил кулаком в деревянную преграду, прежде чем с той стороны почти беззвучно звякнул ключ.
— Ну чего вы, господин, буянете? — с укоризной в голосе спросил Степан.
— Я могу выйти?
— Не велено, — с грустью в голосе покачал головой старый слуга.
— И чем мне здесь заняться? Мой дед, — пора привыкать называть Бологовского именно так, — никаких распоряжений не давал?
— Никак нет, ваше благородие.
— У меня память отшибло, Степан, — доверительно наклонился я к коновалу. — Может, подсобишь чем? Ну там, расскажешь обо мне что-то? Или хоть книги какие принесешь?
— Я спрошу у хозяина, — поджал губы слуга и посмотрел на меня как на убогого.
Вот уж чего мне не нужно, так это его жалости! Но показывать этого пока не стал.
— Спасибо, Степан, я надеюсь на тебя.
Степан ушел, не забыв напоследок снова запереть дверь, а я опять остался в одиночестве со своими невеселыми мыслями. Вопрос «что делать» повис в воздухе. И эта неопределенность начинала изрядно раздражать.
Вернулся слуга только примерно через полчаса. Способа замерить время у меня не было, и полагался я лишь на внутренние ощущения.
— Господин, — с поклоном вошел он в комнату. — Хозяин сказал, что сам навестит вас, а до того — говорить с вами не велено. Уж и не ведаю, почему он так гневается на вас. Радоваться должно, что вы из спячки вышли, а он хмурится.
— И долго мне ждать?
— Не знаю, — развел руками слуга. — Вы голодны? Ужин через час будет, ежели чего.
— Я подожду.
Ужина я не дождался. Все же неопределенное количество времени, что я провалялся без сознания, сказалось и меня вскоре вырубило.
— Скоро отпуск, — мечтательно протянул Витек. — Куда поедешь?
— Будто много вариантов, — буркнул я. — Отпуск всего недельный. Мне только до дома три дня на поезде трястись. И это в одну сторону.
— А может в город? — друг достал из кармана гимнастерки затертое фото и с вожделением посмотрел на него. — К Аньке сходим?
На фото была изображена чернявая девчуля с пятым размером груди, что почти вываливался из огромного выреза серой растянутой футболки.
— У нее вся рота была и хрен знает, кто еще, — помотал я головой. — Тебе свой отросток не жалко?
Сон оборвался также внезапно, как накатил. Разбудил меня снова Степан, когда была уже глубокая ночь.
— Господин, хозяин вас зовет, — потряс он меня за плечо.
Растерев лицо руками, я сбросил с себя сонливость и кивнул слуге, что готов. У того в руках была керосиновая лампа, что освещала нам путь. Другого освещения не наблюдалось. Не было ли его вообще, или по какой иной причине свет не зажигали, пока я не знал.
Зато я наконец покинул опостылевшую за не полные сутки комнату! Из-за темноты рассмотреть коридор мне не удалось. По стенам были блики от неяркого огня светильника, а Степан шел уверенно и быстро, и чтобы не отстать от него, приходилось спешить.
Мы вышли сначала в какой-то большой зал, осветить который лампа была не в состоянии, миновали его и ступили на лестницу вниз. В лицо дыхнуло легкой влажностью, а температура упала еще на пару градусов. Точно под землю идем, и мне это уже не нравится!
Спуск вниз был недолгим. Сама лестница винтом уходила на один этаж вниз, заканчиваясь дубовой тяжелой дверью. За ней оказался новый коридор. Грубо обработанный камень стен выдавал его почти природное происхождение. Ну, или просто он был выдолблен давно, когда о механизации труда никто не слышал. Окончился он уже знакомой мне пещерой с большим камнем, лежащем по центру. На стенах бликами играли разноцветные драгоценные камни, создающие фантасмогоричные картины. Значит, мне в прошлый раз не показалось. Старик Бологовский уже был здесь и стоял около камня.
— Ложись, — приказал он.
— Это обязательно?
Глиняная табличка в его руках снова засветилась, и мое тело вопреки моей воле двинулось к камню. В голове почему-то отчетливо проскочило слово «алтарь». Надеюсь, я все же выйду отсюда живым. Не хотелось бы умереть, только получив возможность жить.
Когда я улегся на камень, то дед достал из-за пазухи зеленый драгоценный малахит в золотой оправе на цепочке. Затем поднес его к моей груди и положил на нее.