Сделав свою заявку, Иоанн выжидает. Со времени смерти его отца власть в Париже как будто в руках герцога Орлеанского. Королева Изабо, недалёкая, занятая больше всего своими материальными интересами, а в политике озабоченная только выгодой своей баварской семьи, до смерти Филиппа Бургундского была его постоянным партнёром против Людовика Орлеанского. Но характер нового герцога Бургундского её явно пугает, и теперь она предпочитает поддерживать Орлеан. Это предпочтение, впрочем, довольно неустойчиво: очень скоро она попытается вступить в пакт с Иоанном – вероятно, всё от того же страха, который он ей внушает. Но её сближения с Людовиком Орлеанским достаточно для того, чтобы огонь бургиньонской пропаганды был теперь направлен и против королевы в той мере, в какой она поддерживает Людовика, и на то время, пока она его поддерживает. Университетские клирики с церковной кафедры громят теперь королеву, называя её собственным её именем, за роскошь, разоряющую народ. «По кабакам и харчевням, – пишет Кузино, – по наущению герцога Бургундского стали распускаться ложные слухи о королеве и о герцоге Орлеанском». Орлеанист Кузино избегает уточнять; но наряду с толками о народном разорении слух, безусловно, пускался и о том, что младшие дети Изабо прижиты ею на стороне, – хотя граф де Понтье, будущий Карл VII, родился во всяком случае до смерти Филиппа Бургундского, т. е. в период, когда отношения Изабо с Людовиком Орлеанским были просто скверными.
В течение полутора лет после смерти Филиппа внутреннее напряжение непрерывно нарастает. Отдельные люди пытаются что-то сделать, как-то спасти положение. Герцог Бурбонский, дядя короля с материнской стороны, лишённый всякого честолюбия и всю жизнь стоявший в стороне от всяких интриг, выбивается из сил, посредничая между двумя лагерями и взывая к патриотическому чувству; герцог Беррийский, последний оставшийся в живых брат Карла V, под конец жизни приобретший, по-видимому, некую старческую мудрость и благость, с трогательным упорством пытается теперь действовать в том же смысле. Всё это напрасно. Пока Людовик Орлеанский руководит в Париже разваливающимся государственным аппаратом, а в часы погружения в молитвы ищет помощи у целестинцев, Иоанн Неустрашимый, окружённый доминиканцами, сидит в своих наследственных владениях, сносится с Университетом, действует через своих агентов, наблюдает парижские настроения. И внезапно в августе 1405 г. Иоанн со своими войсками идёт на Париж.
Во все концы рассылается бургиньонский манифест о том, что Иоанн идёт «взять в свои руки и привести в порядок дела короля». В Париже, брошенном Людовиком Орлеанским и королевой, герцога Бургундского торжественно встречает Университет, «публично благодарит его и просит продолжать начатое дело» (Монстреле). Больной король – в руках бургиньонов, которым удаётся перехватить и маленького дофина, вывезенного было из Парижа вслед за королевой. Именем короля Иоанн немедленно восстанавливает все привилегии Парижа, отменённые во время репрессий 80-х годов. Одновременно он предъявляет парламенту вместе с требованием реформ своего рода обвинительный акт против герцога Орлеанского, «вредителя в отношении короля и королевства».
Тем временем орлеанисты собираются с силами южнее Парижа. Иоанн обращает к парижскому населению призыв вооружиться. Но тут происходит осечка: Париж на этот раз ещё не шевелится. Полная нелегальность бургундских действий ясна всякому, правительственные учреждения, прослушав бургундские декларации, посылают своих представителей «делать реверанс» герцогу Орлеанскому, а среди парижского населения революционная точка кипения ещё не достигнута. Так становится возможным вмешательство посредников. Дело кое-как кончается компромиссом: герцог Бургундский очищает Париж.
За пять минут до начала гражданской войны её избежали. Надолго ли?
Во время торжеств по случаю состоявшегося примирения, 5 ноября 1405 г., в парижской церкви Св. Евстахия Жерсон произнёс большую речь, обращаясь к Карлу VI и к принцам королевского дома.
Написанный текст речи, дошедший до нас, не может, конечно, вполне передать её силу: Жерсон был оратором Божией милостью, одним из самых даровитых в свою эпоху.