Перелом настроений был настолько серьёзен, что Иоанн резко изменил курс и вступил в переговоры с дофином. Первое свидание между дофином и герцогом прошло к общему удовольствию. Но затем Иоанн начал затягивать дело, откладывая следующую встречу, и явно стремился заманить дофина в Труа, в свои руки. Когда новое свидание было назначено на мосту под Монтеро, тайные сторонники предостерегали дофина, что на него готовится покушение; и зная Иоанна, поверить в это было нетрудно. Иоанн также явно боялся идти. Ясно одно: после всего, что было, одной искры было достаточно для взрыва. На мосту дофин начал укорять Иоанна, что тот сохраняет отношения с Англией; Иоанн опять стал настаивать на приезде дофина в Труа. Поднялся шум, кто-то – неизвестно кто – первым выхватил оружие; Танги дю Шатель подхватил дофина на руки и вынес его с моста. Началась драка, и Иоанн Неустрашимый был убит.
Через двенадцать лет, когда руанские судьи спросили Девушку, что она думает о гибели этого страшного человека, она ответила: «Это было великим несчастием для королевства французского; но что бы ни произошло между ними, Бог послал меня на помощь королю Франции».
Убийство Иоанна ещё усугубляло кризис морального сознания: после десятилетия гражданской войны дофин, носитель монархической традиции, сам оказался, вольно или невольно, низведённым на уровень тех политических нравов, которые ввёл Иоанн, – и это было «великим несчастием для королевства». Вражеская пропаганда этим немедленно воспользовалась и безапелляционно распространила самую неблагоприятную для дофина версию: убийство было предумышленное, дофин завлёк герцога Бургундского в западню.
Была ли западня действительно? В тот момент убийство Иоанна могло быть выгодно только англичанам, и есть один странный факт, наводящий на мысль, не ими ли оно было подстроено: когда в следующем году Танги дю Шатель и другие лица, объявленные главными исполнителями убийства, попали в руки англичан, те их выпустили вопреки без конца повторявшимся обещаниям примерно их наказать. С другой стороны, идти на свидание окончательно убедила Иоанна, по-видимому, его тогдашняя любовница Катрин де ль’ Иль- Бушар, с которой мы, как с женой Ла Тремуя, встретимся ещё раз в истории Жанны, – несомненно, негодяйка, способная поочерёдно служить кому угодно.
Как бы то ни было, Университет, не перестававший прославлять несомненное убийство в западне на рю Барбет, теперь не находил достаточно слов, чтобы заклеймить наследника престола за «вероломное, ужасное и отвратительное убийство, совершённое над особой герцога Бургундского». По Парижу прокатилась новая волна террора, массовые народные собрания опять подогревали и доводили до белого каления затухавшую было бургиньонскую партийную страсть. В такой обстановке, объявляя дофина «недостойным престола убийцей, нарушителем мира и врагом общественного блага», Университет получил наконец действительную возможность посадить на французский престол иностранную династию, своим торжеством обязанную ему.
Сын Иоанна, новый герцог Бургундский Филипп, по-видимому, ещё сомневался, ещё взвешивал объяснительные грамоты дофина и его призывы к национальному единению, когда старый кабошьен Эсташ де Павильи привёз ему первые отклики Университета. Спустя месяц Университет и одновременно город Париж заверили его в самой торжественной форме, что будут «всеми доступными средствами» добиваться отмщения за «гибель князя этого века», «их покровителя». Филиппу оставалось только поплыть по течению, созданному Университетом.
Пытаясь в последний момент спасти положение, парижский епископ Жерар де Монтегю выразил с полной ясностью, между чем надо было выбирать: «Или быть верными дофину, единственному сыну и наследнику короля… или отдаться в руки англичанам, врагам этого королевства». В грамотах, перехваченных английской разведкой и сохранившихся в Лондоне, он заклинал «установить добрый мир между государем и подданными», «после чего совсем не трудно будет выгнать оных англичан вон из этого королевства». Но выбор Университета и его политических союзников был уже сделан.
При предварительных переговорах с Англией представителями Университета выступали Пьер Кошон и Жан Бопер – два человека, сыгравшие в дальнейшем главную роль на процессе Жанны. Выработанные условия были единогласно приняты собранием Университета совместно с представителями бургиньонского Парижа, и сам договор был в конце концов подписан «за короля и королеву» Жаном де Ринелем, женатым на племяннице Кошона. Этот договор и был не чем иным как грандиозным продуктом университетского мышления, диалектически решающего все вопросы.