– Значит, пока вы замужем.., – медленно начал Ла Тремуй.
– Нет, разумеется.
– А если…
– Что?
– Вы ведь можете овдоветь?
– Надеюсь, что могу.
Глаза Ла Тремуя и мадам Катрин, не мигая, смотрели друг в друга.
– Значит, если вы овдовеете…
– Разумеется – да.
Ла Тремуй протёр вспотевший лоб кончиками пальцев. Так вот в чём дело!
– Полагаю, мне следует вернуться ко двору дофина, – забормотал он. – Но я не могу сейчас… Иоланда Анжуйская меня не жалует и может добиться изгнания…
Лицо мадам Катрин презрительно скривилось, как будто она съела что-то несвежее.
– Но я что-нибудь придумаю! – быстро воскликнул Ла Тремуй.
– Надеюсь.
Катрин, с безразличным видом, хлопнула в ладоши, призывая служанок, удаленных по просьбе Ла Тремуя.
– Надеюсь, также, – добавила она, – что ваши раздумья не затянутся ещё на год.
Несколько последующих дней отношения между хозяйкой замка и её гостем были откровенно натянутыми. Ла Тремуй лихорадочно соображал, как ему вернуться в Пуатье на прежних правах доброго советника, и даже кое-что придумал. Но мысль о разлуке с мадам Катрин заставляла его тут же находить изъяны во всем придуманном. И даже прекрасно понимая, что, только уехав, сможет он приблизиться к желанной цели, бедный влюбленный продолжал затягивать отъезд, несмотря на открытое недовольство своей госпожи.
О том, как он заставит де Жиака сделать супругу вдовой, Ла Тремуй не думал вообще. На фоне всего остального это представлялось такой мелочью, что придавать ей значение именно сейчас, не стоило. Уж если сходит с рук открытое убийство такого человека, как герцог Бургундский, то случайная смерть какого-то де Жиака не вызовет вообще никаких вопросов. Не говоря уж о том, что она не заставит плакать даже его жену. Гораздо более важным представлялось другое – каким, всё-таки, образом можно вернуться ко двору дофина, и, каким образом заставить себя это сделать?!
Наконец, пришло известие о победе французских войск под Боже. И мадам Катрин сменила гнев на милость.
– Чем не повод? – спрашивала она. – Поезжайте поздравить!
– Но герцогиня Анжуйская может не дать мне даже рта раскрыть.
– А кто вас просит идти с поздравлениями к герцогине? Идите сразу к дофину! Или его вы тоже боитесь?
– Мадам, я никого не боюсь! Я бы пошёл, хоть к чёрту в пекло, но не в силах уйти от вас! За весь этот год вы не протянули мне даже пальца, и это жестоко, учитывая на какой грех обрекается моя душа.
– Так вы торговец, сударь? – вскинула брови мадам Катрин. – Вам надо потрогать товар, прежде чем платить за него?
– Я рыцарь, – вздохнул Ла Тремуй. – Но я и человек. Человек, готовый ради вас на всё, но…
Катрин не дала ему договорить. Она до смерти устала и от бесконечных признаний, и от собственного беспокойства – дофин уже пообещал её мужу должность министра, если станет королем. А учитывая воодушевление в стране после первой военной победы, ему это, того и гляди, удастся, несмотря на все договоры…
Подавив в себе брезгливость, мадам Катрин подошла к Ла Тремую и, обхватив его руками за плечи, прижалась губами к его губам.
В первое мгновение он даже не понял, что произошло. А когда осознал, крепко прижал вожделенное тело к своему, стараясь не упустить ни единого мига этого поцелуя. Движения его рук становились все более страстными, сам поцелуй более глубоким, и всё это грозило затянуться и завершиться откровенным насилием. Но мадам Катрин не была неопытной девушкой. Точно рассчитав момент, после которого Ла Тремуй окончательно утратит контроль над собой, она отстранилась и целомудренно опустила глаза.
– Теперь мой рыцарь доволен?
О, да! Теперь Ла Тремуй готов был свернуть горы!
– Я завтра же возвращаюсь в Пуатье, – сказал он, не слыша себя за бьющимся сердцем. – И очень надеюсь узнать там, что ваш муж смертельно заболел.
Франция
Праздники, особенно неожиданные, вспыхивают, как фейерверк и ослепляют яркими огнями, даря восторг и безумную уверенность, что это только начало, а дальше будет ещё ярче и лучше. Но всё когда-то заканчивается. И, после ослепительного веселья, особенно заметно, как полны забот и серы будни, и, как призрачна была та безумно-радостная надежда…
Победа при Боже не только воодушевила сторонников дофина, но и многих его противников заставила крепко задуматься.
– Если всего за год, после лишения трона и всех поношений, он сумел настолько собраться с силами, что же будет дальше? – прикидывали они.
Выкуп, очень быстро полученный от разъяренного Бэдфорда за английских рыцарей, пленённых в этом сражении, позволил щедро расплатиться с шотландцами, оторванными от своих домов. А это, в свою очередь, воодушевило не только самих шотландцев, но и итальянских наёмников, едва не заскучавших от неопределённости. Окрылённый успехом дофин готов был немедленно идти на Париж под благородным знаменем спасения отца из рук узурпаторов. И его еле удержали, объяснив, что в глазах всей Европы отец официально является не несчастным безумцем, который не ведает, что творит, а полноправным королём, и этот король во всеуслышание объявил своим наследником Монмута, так что спасение его из рук этого самого Монмута будет выглядеть, по меньшей мере, глупо.