Обиды рыцарь пока не чувствовал. Но под толстым слоем недоумения уже неприятно покалывало воспоминание о том, как пылок был молодой де Руа, когда обратился к её светлости, и о том, как он красив…
– Вы желаете оказать покровительство? – с прохладцей спросил Дю Шастель после долгой паузы.
– Молодой двор требует обновления…
– Вашей светлости не обязательно объясняться. Прикажите, и я найду для этого де Руа место… при вас.
В глазах герцогини, не заметное никому другому, кроме Танги, коротко мелькнул испуг.
– При мне?… Зачем же при мне? Ни обновлять, ни расширять свой двор я не намерена… Вы – управляющий короля, найдите что-нибудь там… Совсем не обязательно заметную должность… Молодой человек мог бы служить при моём Шарло. Мальчик будет рад товарищу… он ведь моложе господина де Руа всего на несколько лет и, наверное, захочет иметь рядом кого-то, с кем можно делиться юношескими секретами…
Дю Шастель слушал и не хотел верить.
Как много слов произнесла эта властная женщина, привыкшая отдавать приказания по-мужски, коротко и чётко! До разъяснений она снисходила только в исключительных случаях, но и тогда это бывало более оправдано, чем теперь.
Да ещё и странное упоминание о Шарло…
Младший сын мадам Иоланды – Шарль – очень рано начал постигать премудрости придворной жизни. Постоянно находясь в свите дофина, он давно усвоил простую истину – тот, кому посчастливилось стать товарищем королю, сам в товарищах не нуждается. В связи с этим и герцогиня не раз с гордостью замечала, что её мальчик, уже сейчас ведёт себя, как мудрый государственный муж. Но теперь…
Что ж, если её светлости стало угодно думать иначе, он – Танги Дю Шастель – слишком преданный для каких бы то ни было вопросов, найдёт место красавчику де Руа.
– Я всё сделаю, ваша светлость, – сказал рыцарь бесстрастно.
И, придвинув к себе список предстоящих военных расходов, ровным голосом продолжил с того места, на котором остановился, желая что-то уточнить, но чего так и не уточнил.
Мадам Иоланда смотрела на него напряжённо и ласково.
«Он догадался, – думала она, не отрывая глаз от нахмуренного лба. – Хотя, о чём можно догадаться там, где я сама ничего не понимаю? Ну да, да, юноша очень мне понравился, и воспоминание о короткой встрече с ним до сих пор заставляет сердце сладко сжиматься. Но разве это что-то значит? Я всего лишь хочу принять участие в судьбе молодого человека, и, может быть впервые, безо всякой тайной цели. Разве это недопустимо, или стыдно? Нет, конечно… Но почему я сама этого стыжусь? Почему не могу сказать открыто: да, Танги, мне хочется петь, когда я вижу этого юношу из своего окна, любуюсь его жестами, наслаждаюсь звуками голоса… Мне нравятся взгляды, которые он бросает в ответ, уверенный, что делает это незаметно… Я ничего от него не хочу, но мне хотелось бы видеть его рядом постоянно, потому что… потому что… наверное, потому что я стала счастлива от всего!.. Это так просто сказать… И совершенно невозможно! Особенно Танги… Ах, почему ЕГО присутствие не даёт мне такой радости?!..
Жаль, жаль…
Но, с другой стороны, это всего лишь короткая вспышка безумия, которая скоро закончится. Награда себе за долгие годы отказа от любых личных удовольствий, которую вполне заслужила… Разве Танги не известно моё здравомыслие? Вот, ещё немного, совсем чуть-чуть, я соберусь и выкину из головы мальчишку, тем более, что он никак не даёт сосредоточиться на делах!»
Мадам Иоланда шумно вздохнула и поднялась.
– Простите, дорогой друг, – сказала почти умоляюще. – Я что-то устала… Да и вы кажетесь мне очень утомлённым. Давайте перенесём обсуждение этого вопроса на завтрашнее утро. Ночь хороший советчик и хороший целитель – я жду вас завтра, и обещайте, что вы хорошо отдохнёте до утра.
Рыцарь молча скатал бумаги, медленно встал, низко поклонился.
– Завтра утром я сообщу вашей светлости, какую должность займёт молодой господин де Руа.
– Не стоит… – тихо начала мадам Иоланда.
Но Дю Шастель сделал вид, будто ничего не услышал.
«Устала… – с горечью подумал он, выходя. – Нет, дорогая мадам, вы наверное сами ещё не поняли, как называется эта ваша усталость… Жаль… жаль… Но не дай Господь вам понять, какой бывает усталость от безответной любви!».
* * *
Господин Ла Тремуй не знал, за что хвататься!