Теперь со своего места поднялся Кошон.
- Жанна, ты должна считать истинным то, что представители Церкви постановили о тебе и твоих поступках, - трижды он повторил эту фразу, она мощно прозвучала поверх всех голов. Но тут же был услышан ответ:
- Я не имею сказать ничего, кроме того, что уже сказала.
- Тогда мы подвергаем тебя анафеме, объявляем сообщницей дьявола, изгоняем тебя из Церкви... Больше ты не смеешь заражать проказой своей ереси других членов Церкви Христовой. Если же, однако, ты проявишь подлинное раскаяние и откажешься от своих взглядов...
Что после этого началось! Поднялся шум и гам, голоса епископа невозможно было расслышать. Отец Эрар протиснулся сквозь толпу на помост, на котором стояла Жанна, и протянул ей пергамент. Среди высших церковных и светских иерархов ощущалось беспокойство. Кошон пытался что-то прочесть на листке, который, казалось, не нравился англичанам. Вздымались кулаки, Уорвик направо и налево приказывал замолчать, но то и дело раздавались возгласы: "Лжецы!", "Вы плохо служите нашему королю!"
"Помилуйте ее! Жанна, покайся!" - доносилось из толпы. Камни летели на трибуны, где находились сановники, а затем те, кто стоял близко к Жанне, увидели, как отец Эрар поднес ей перо.
- Подпишись, или тебя сожгут!
- Лучше я подпишусь, чем меня сожгут! Она взяла перо и стала водить им по бумаге.
"Она покаялась! Правильно, Жанна!" - кричали одни; "Измена! Скандал!" кричали другие, не понимая, кто о чем кричит и что при этом имеется в виду. Свидетели позднее сообщали, что среди всеобщего волнения и полной суматохи она громко воззвала к архангелу Михаилу.
Господа на трибуне злобно ворчали, казалось, вот-вот к епископу Кошону применят физическую силу, но он оставался спокоен, в отличие от остальных.
- Как священник я обязан быть милосердным! - воскликнул он, но услышали его лишь рядом стоявшие. Наемники уходили, мечи вкладывали в ножны, женщины с визгом разбегались, и трибуны вскоре опустели. Жанна тоже исчезла.
' "Что случилось?" - "Жанна покаялась!" - "Как покаялась?" - "Ни в чем она не покаялась и не изменила своих взглядов!" - "Вам понятно, что произошло?"
Никто ничего не понимал, но в этот вечер в Руане было неспокойно, лавки оставались закрытыми, наемники получили приказ не покидать постов, а в замке царила суматоха.
- Проклятье, что это должно означать? - заорал Уорвик Кошону прямо в лицо.
- Мы получили ее подпись, что она раскаивается!
- Я слышал от нее совсем другие слова - и народ тоже. Она даже назвала Карла лучшим христианином!
- Но ведь она подписалась...
- При том, что она неграмотна!
- Отец Эрар водил ее рукой, - Кошон достал из складок своего одеяния густо исписанный листок и сунул его Уорвику под нос.
- И это все она должна была прочесть в одно мгновение - не умея читать?! И что теперь?
- Она будет пожизненно посажена на хлеб и воду! Из нашей милости! - он услужливо улыбнулся. - Это не препятствует тому, чтобы Вы, со своей стороны, осудили ее за государственную измену
Я прощаю
- Бесконечная возня, - проворчал Уорвик, а Кошон с елейной улыбкой потирал руки:
- Но мы исполнили все пожелания герцога Бедфорда, он может быть доволен. Госпожа герцогиня даже послала к ней в тюрьму портного, который должен был сшить Жанне женское платье. Надев его, она уступила.
- Мне плевать на все ваши женские платья. По мне, пусть хоть голая ходит. Речь идет о Франции, а не о дамских модах!
Кошон обиженно и высокомерно сжал рот. Когда работа так успешно завершилась, он еще обязан выслушивать грубости.
- Могу ли я поговорить с господином герцогом? - холодно спросил он.
- Нет, герцог в отъезде.
Дело происходило в четверг. А в воскресенье ни свет ни заря к епископу Кошону с докладом явились приходской священник Ладвеню и брат Изамбар. Он не любил обоих, с давних пор замечая, что в их душах есть место ложному состраданию, но теперь, когда следовало умно обойтись с покаявшейся, он дал им это поручение.
- Господин епископ, Жанна опять надела штаны. Портной госпожи герцогини хотел ее изнасиловать. Английский адъютант и два стражника также вели себя нагло. Портному она дала пощечину.
Кошон в ответ не сказал ни слова, он надел берет, позвал двоих охранников и поспешил в замок. Ходить по улицам без охраны стало теперь опасно, вчера английские наемники угрожали избить палками Жана Бопера, позавчера Изамбару едва удалось избежать их кулаков, Маншон тоже больше не решался выходить на улицу, если Уорвик не давал ему английскую охрану. Среди сынов Альбиона распространился слух о том, что церковники ведут нечестную игру.
Епископ увидел девушку с распухшим, докрасна заплаканным лицом, она лежала на соломенной подстилке в старых черных штанах, закованная в цепи.
- Жанна, что это значит? Кто тебе сказал, что ты опять должна носить мужскую одежду?
- Я ее надела по собственной воле, она для меня дороже.
- Но ведь ты поклялась, что больше не будешь ее надевать.
- В этом я не клялась.
- Но ведь ты подписалась.
- Потому что сказали, что переведут меня в церковную тюрьму. Но обещания не выполнили. Если бы меня держали в подобающей для меня тюрьме, с охраной из женщин и если бы меня допускали к мессе, я бы сделала то, что Вы желаете.
Она то и дело прерывала свою речь рыданиями. Кошон видел в этом какой-то подвох и думал, что будет лучше, если он тотчас же внесет полную ясность. Хорошо, что вместе с ним пришли Бопер и Курсель, они могли бы стать свидетелями.
- Жанна, слышала ли ты свои голоса, начиная с четверга?
- Да. Господь велел им сказать мне, как неправедно я поступила. Я предала их, чтобы спасти свою жизнь.
Мужчины склонились над ней, пытаясь получше расслышать ее слова.
- Голоса предупреждали меня, еще задолго до четверга, что я отрекусь. И вот, я это сделала. Ах, я согрешила!
- Продолжаешь ли ты настаивать на том, что тебя послал Господь?
- Если бы я сказала, что Он этого не сделал, я была бы достойна проклятия. Истина в том, что Он послал меня.
- Значит, ты снова будешь утверждать то же, что и до четверга?
- Мои советники говорят, что я провинилась перед Господом, подписавшись. Я подписалась только из страха перед огнем.
Огонь! С ранней юности для Жанны он был воплощением ужаса, она видела, как в огне деревни превращались в пепел... Если и существовала стихия, которой она боялась, то это был огонь. Но теперь она победила и этот последний страх.