Уж не якорь ли это спасения, посланный судьбой?
А что, если девчонка и вправду божья избранница? Быть может, она знает, что говорит? Почему не попытать счастья?..
Если она поможет королю, тогда ему, Бодрикуру, успех обеспечен. Черт с ними, с англичанами и бургундцами! Тогда он опять бальи и капитан, а то, глядишь, и некто поважнее.
Если же от девки проку не будет — ну что ж, в этом не его вина.
Так или иначе, король увидит, что капитан Вокулёра озабочен его делами, и при случае не забудет этого. А кто знает, как еще может все обернуться?..
Да, это неплохая мысль. Она стоила, чтобы над ней подумать.
И капитан Бодрикур на этот раз не упоминал о пощечинах. Он ласково поговорил с Жанной и предложил ей подождать.
Вскоре, однако, ему пришлось пожалеть о своем поступке. «Святая» не давала ему покоя. Почти каждый день она приходила и требовала, чтобы отъезд был ускорен.
— Если бы мне пришлось ползти на коленях, я все равно добралась бы до места, — упрямо твердила она капитану, пугавшему ее трудностями пути.
Вот и сегодня она здесь.
И опять тот же бесконечный и так хорошо знакомый разговор: господь бог, голоса святых, спасение Франции…
Бодрикур, которому и без того хочется спать, не пытается сдерживать зевоту.
— Я должна идти, хотя с большей бы радостью осталась у матушки и занималась домашними делами. Но мне суждено не это. Я обязана выполнить свой долг…
Сир Робер не слушает Жанну. Он окидывает ее несколько раз ленивым взглядом.
А ведь, ей-богу, в девчонке что-то есть! Сколько энергии, сколько страсти!.. Упругие девичьи формы так и пышут здоровьем и силой… Красивое, живое лицо, густые волосы… Если бы ее приодеть немного… Или если раздеть совсем…
И опять обычное овладевает им.
— Крошка Жаннетта, — перебивает он ее внезапно, — все это прекрасно! Я вижу: ты умница и ведешь отменные речи. Но, как ты думаешь, не сделать ли нам с тобой для начала славного ребеночка?..
В первый момент Жанна не понимает. Она молча смотрит на Бодрикура. Потом ее брови взлетают кверху, а рука застывает в протестующем жесте.
Такое капитану не раз приходилось видеть.
Но вот что странно и необычно: девушка совсем не проявляет боязни. Ей не страшно, что этот громадный человек может сейчас подняться и сломать ее. Она абсолютно спокойна, как будто наверняка знает, что этого не произойдет.
— Нет, дорогой сир Робер, — говорит она решительно, — об этом и не помышляйте. Господь не допустит ничего подобного. Чтобы иметь силу, я должна остаться чистой и незапятнанной перед богом и людьми.
И сир Робер сразу скисает.
Черт возьми, а ведь девка права! Брюхатой она и гроша стоить не будет…
Сир Робер не отличался чрезмерным благочестием. Он не страшился господнего гнева. Но он всегда умел хорошо соблюдать свои материальные интересы.
— Когда же ты хотела бы отправляться? — спрашивает капитан после долгой паузы, не зная, как окончить затянувшийся прием.
— Ехать сейчас, — отвечает Жанна, — было бы лучше, нежели завтра. Но выехать завтра будет лучше, чем откладывать отъезд на более позднее время.
ГЛАВА 2
Великая жалость
В основе всего была жалость. Жалость породило горе. Горе принесла война.
Войну Жанна знала с тех пор, как помнила себя. Война была повсеместной, постоянной, неотвратимой как рок. Подобно чуме или моровой язве опустошала она города и села, распахивала поля под кладбища, сеяла ужас и смерть.
Первое из воспоминаний детства — зарево. Кругом темно, а на горизонте за лесом — багрово-красная полоса, врезанная в черноту неба. Такого Жанна еще не видела никогда. Она была восхищена и захлопала в ладоши. На нее сердито прикрикнули. Мать, державшая ее на коленях, прижала крепче к груди. Уже засыпая, девочка заметила хмурое и необычно напряженное лицо отца. Он смотрел туда же, за лес, но почему-то совсем не радовался.
А наутро было очень, очень хорошо. Солнышко светило ярко, щебетали тицы, и все были сонные, но веселые. Отец говорил, что удалось избежать большой опасности. Сражение произошло далеко за рекой, у деревни Максэ. Банда сеньора де Саарбрука, захватив добычу и пленных, прошла стороной, освещая свой путь подожженными крестьянскими посевами…
Жанна помнила, что жили они тогда не у себя. Крестьяне Домреми, под угрозой смерти и разграбления, перебрались на остров, лежавший посередине Мааса, против их деревни. Здесь, на острове, стоял полуразвалившийся замок сеньоров де Бурлемон. Замок давно был необитаем. Крестьяне использовали его как убежище.
Жанне очень нравилась эта «островная крепость». Вместе с другими девчонками и мальчишками она обследовала здесь каждый камень, каждый закоулок. Особенно интересно было взбираться по разрушенным ступеням на самый верх большой дозорной башни. В просветы между зубцами были видны все окрестности Домреми. Маас казался широкой серебристой лентой, вьющейся причудливым зигзагом. За мостом темнела деревня Гре, примыкавшая к Домреми, расходились дороги на Вокулёр и Невшатель, а дальше необозримо тянулись луга, поля и леса.
Вот он, дубовый лес Шеню, начинающийся у самой деревни. Его очень любила Жанна. Если всмотреться повнимательней, можно различить совсем узенькую полоску на опушке леса. Это Смородинный ручей, вода которого так холодна и приятна на вкус, а рядом с ним огромный старый бук, вокруг которого феи любят кружить свои хороводы.
Жанна подолгу разглядывала все эти знакомыеместа. Сверху и издалека они выглядели совсем иначе. Иногда ей казалось, что это необычная, сказочная страна, а сама она — королева этой страны.
И как страшно было из этой чудной страны грез спускаться вниз, в мрачное подземелье замка!.. Жанна слышала от старших, что здесь, под низкими сырыми сводами, сеньоры де Бурлемон когда-то держали пленников. Дети с опаской трогали ржавые цепи, осматривали груду белых костей, сваленных в углу, Крохотные окошки даже в яркий солнечный день давали лишь тусклое подобие света. Говорили, что koi да весной Маас разливался, вода достигала этих щелей и наполовину затапливала смрадные камеры подземелья.