Не исключено, что этими причинами частично объясняется обычай казаков обривать голову, оставляя только оселедец, длинный чуб или прядь волос. Ведь казаки были основной военной силой Орды, ушедшей на завоевание тогдашнего мира. Волосы брили для надежности, дабы не подхватить заразу в походе. Например, вшей, распространителей тифа. Может быть, сначала казаки-ордынцы вообще брили голову наголо. Потом, по мере затухания болезней, начали оставлять длинный чуб-прядь. А может быть, небольшую прядь волос оставляли всегда. Наверное, из подобных же соображений в Западной Европе возникла практика сбривать бороды. На Руси, то есть в метрополии Империи, такой обязательный обычай был введен лишь при Петре I, а ранее его не было. И это понятно. В метрополии «Монгольской» Империи не было медицинских причин обривать волосы, поскольку массовые заболевания распространились вдали от центра, то есть в Западной Европе, Африке, Средиземноморье. Куда и были направлены карательные имперские «монгольские» войска для уничтожения очагов заразы, см. [БР], ХРОН6, гл. 4. Известная акция в петровской Руси по насильственному сбриванию бород не была, конечно, личной прихотью царя. За этой деятельностью стояли вполне реальные и практические причины. Либо медицинские, либо идеологические. После раскола Империи в XVII веке романовская администрация могла начать борьбу с пережитками ненавистного им имперского прошлого, когда мужчины правящего класса Великой = «Монгольской» Империи носили бороды и видели в них некий отличительный классовый признак. А Западная Европа уже привыкла «ходить без бороды». В XVII веке, после оккупации России западными европейцами, этот обычай был насильственно внедрен и на Руси. Как известно, доходило до того, что бородатых мужчин ловили на улице и публично отрезали бороды.
Но вернемся к Жилю де Рэ. Нам представляется вполне оправданной мысль, что Жилю де Рэ сбрили волосы на голове или сбрили бороду во время суда инквизиции, чтобы, как мы цитировали выше, «облегчить отправление правосудия». Иначе бы не сознался. Более того, как мы уже видели, волосы сбривали ПЕРЕД ПЫТКОЙ. Дабы облегчить испытуемому признание. Ведь волосы, как всем было известно в ту эпоху, очень мешают чистосердечному раскаянию. И тут следует вновь обратиться к документам процесса над Жилем де Рэ, хотя эти документы, скорее всего, отредактированы позднее. И мы сразу наталкиваемся на замечательное обстоятельство, серьезно подтверждающее нашу реконструкцию событий. В деле Жиля де Рэ имеется, оказывается, некая загадка, не дающая покоя многим исследователям его биографии. Считается, что он упорствовал на суде, отвергая обвинения и настаивая на том, что суд не имеет полномочий судить его [330], т. 2, с. 482. И вдруг неожиданно картина радикально меняется. Чарльз Генри Ли пишет: «ТРУДНО ПОНЯТЬ, ЧТО ПРОИЗОШЛО ДАЛЬШЕ. Когда через день, 15-го числа, Жиль был приведен на суд (то есть на очередное заседание — Авт.), ТО ЭТО БЫЛ УЖЕ СОВСЕМ ДРУГОЙ ЧЕЛОВЕК. Чем повлияли на него за это время?… Он смиренно признал судьями епископа и инквизитора. Преклонив колени, плача и вздыхая, он просил прощения за нанесенные им оскорбления и умолял, чтобы с него сняли отлучение от Церкви» [330], т. 2, с. 482.
Одни источники говорят, будто к Жилю не применяли пытки [330], т. 2, с. 483–484. Другие же, напротив, утверждают, что «после шести заседаний 19 октября де Рэ БЫЛ ПОДВЕРГНУТ ПЫТКЕ» [2:1], с. 89. А ведь мы уже видели выше, что по обычаям инквизиции перед пыткой подозреваемому обривали волосы на голове, дабы помочь ему в чистосердечной беседе с палачами.