Они купили билеты и пробились к высокой эстраде. Нуриев узнал Мишку Ларина сразу: в белых джинсах, ярко–голубой, отливавшей блеском рубахе, он извивался у микрофона, бросая в него отрывистые чужие слова, от которых в экстазе заходилась молодежь вокруг, а пальцы его в тяжелых перстнях рвали струны полыхавшей огнем роскошной бас–гитары.
Когда кончилась песня, Нуриев громко окликнул его. Ларин подозрительно посмотрел на двух солидных мужчин — явных переростков на танцевальной площадке — и, видя, что они настойчиво приглашают его взмахами руки, легко спрыгнул к ним с высокой эстрады.
— Что вам угодно? — спросил Ларин спокойно, без вызова, хотя еще с эстрады рассмотрел, что они пьяны.
— Мишка, не узнаешь? — спросил огорченно Нуриев.
И только услышав голос, Ларин вскрикнул:
— Раф, ты ли это, дружище?!
Они крепко обнялись.
— Да, помяла тебя жизнь. Рановато укатали сивку крутые горки,— сказал Ларин, оглядывая Нуриева.
— А ты молодец, хорошо выглядишь, и играешь здорово,— говорил обрадованный встречей Нуриев.
— Мы, Ларин, к тебе по делу,— вмешался Ленечка.— Вот скажи, в кого в нашем городе был влюблен этот лысый субъект?
Ларин, не понимая, то ли с ним шутят, то ли говорят всерьез, все же не задумываясь ответил:
— В кого же, как не в знаменитую Галочку Старченко, помню, большая любовь была, на моих глазах все происходило.
— Позволь, позволь,— перебил Ларина Ленечка.— Ты, Миша, что–то путаешь. Вспомни, ведь она должна была выйти замуж за меня.
Мишка внимательно посмотрел на Солнцева и недоуменно пожал плечами:
— Я знаю, что она вышла замуж за доцента нашего института и живет в Ленинграде.
— Как же ты, Миша, не помнишь? Я ведь бывал с ней у вас дома.
— Может, и бывали, этого отрицать не могу. Возле нее всегда бывали люди — мне кажется, она страшилась одиночества,— но вас я не помню, извините. Что касается Рафа, мы можем спросить еще у ребят из оркестра, они играли со мной когда–то в «Большевике»…
Ларин повернулся к Нуриеву:
— Как дела, моряк?
— Знаешь, Миша, пойдем выпьем за любовь, за нашу молодость, я ведь ночью улетаю, и бог знает когда увидимся, да и увидимся ли.
— Ну что ты, зачем так грустно? Увидимся. А за любовь, за молодость, за встречу, конечно, выпьем — и немедленно.
Ларин крикнул в оркестр кому–то, что отлучится, и, обняв Нуриева, повел его к выходу. Танцующие недоуменно уступали дорогу странной паре. На освещенной аллее Нуриев оглянулся. Солнцева рядом не было.
Ташкент, апрель 1974