Создавалось впечатление, что в лесу, кроме него, нет и никогда не было ни одной живой души. Ни мышонка, ни лягушки, не говоря уже о какой-нибудь съедобной зверушке. Только круглая как каравай (царевич сглотнул слюну) луна начинала просвечивать сквозь синеющее небо над головой, да тишина, которую не в силах был заглушить даже шум, производимый перемещением незадачливого охотника, пронизывала лес. Царевич опустил лук, присел на поваленную сухостоину, уронил голову на руки и задумался.
Охотника из него явно не получалось, а вернуться в лагерь с пустыми руками после такого помпезного отбытия было просто невозможно. Никак.
«Нет, никто и слова не скажет, и Серый уже наверняка поджаривает на вертеле подстреленного глухаря (при этой мысли желудок Ивана зашелся в конвульсиях), НО НЕ МОГУ Я ВЕРНУТЬСЯ ПРОСТО ТАК — ЭТО СЛИШКОМ! В конце концов, это МОЙ поход, МОЙ единственный в жизни шанс доказать всем, и себе в первую очередь, что я чего-то да стою, что я — царевич, будущий правитель, витязь, которому не страшны никакие преграды! А книжки читать и дьячок может. А пока единственное, что я смог — это заблудиться, потерять все снаряжение, жить на милости Сергия и его сестры и попадать на потеху всем из одной нелепой ситуации в другую, еще более дурацкую. Слюнтяй. Раззява. Неудачник. Королевич Елисей постыдился бы даже признаться бы, что знаком с таким. Ничтожество. И если уж ничего хорошего из меня выйти не может, то…» — Иван невзначай поднял голову и остолбенел.
Согласно лучшим канонам повествования, шагах в десяти от него мирно щипал травку заяц.
Ничего не подозревающий упитанный грызун с завидным аппетитом (желудок заново забился в агонии) объедал какой-то кустик неопознанной травы и не обращал ни малейшего внимания на голодного хищника вида Царевичей, подвида Иваны, плотоядно впившегося в него глазами.
Охотник со всей возможной предосторожностью снова натянул тетиву и стал потихоньку подниматься. По зайцам из положения «сидя» не стрелял ни один из героев.
Хрустнула сухая ветка, невесть откуда взявшаяся под ногой. Ушастый вздрогнул и обернулся. Царевич, презрев условности, навел на него лук и уже был готов пустить стрелу, как вдруг…
Естественно, раз уж на то пошло, это «как вдруг» просто должно было случиться.
— Не губи меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь!..
Вот оно! Началось!
От неожиданности, что с ним такое вообще когда-нибудь могло произойти, пальцы Иванушки разжались, и лук с глухим стуком упал на траву.
А стрела с глухим стуком пригвоздила заднюю лапу зайца к земле.
— У-у-у-у!!! — взвыл заяц. — Ну я же просил!
— И-из-звините, — только и смог выдавить из себя потрясенный Иван.
— Так помоги же, чего стоишь, больно ведь! — потребовал косой, тихонько подскуливая.
— Я сейчас. Сейчас! — и царевич кинулся к несчастному животному. Из глав с триста сорок пятой по триста пятьдесят шестую «Приключений лукоморских витязей» он знал все о первой помощи при стреляных ранах — Елисей со товарищи и их враги применяли в них луки, арбалеты и прочие дротики через каждые десять строчек — и поэтому оказал ее энергично, эффективно и почти профессионально.
Через некоторое время заяц пришел в сознание. Дико скосив на царевича безумные глаза, неблагодарный длинноухий, не говоря ни слова, отчаянно вывернулся из его объятий, но раненая лапка подломилась, зайчишка жалко пискнул и завалился на бок.
Иван осмелился:
— Может, вас до норки донести?..
Зайца это почему-то рассердило, он презрительно фыркнул, дернул ухом, но потом он смилостивился:
— Ладно, неси уж, что с тобой делать…
— Вы извините, я не хотел в вас попасть, — виновато оправдывался царевич, неловко заворачивая косого в свой кафтан. — Я вообще ни в кого не хотел попадать, просто я растерялся, когда вы заговорили, я не знал, что…
— Ты еще скажи, что никогда оборотней не видел, — раздраженно проворчал заяц.
— А причем здесь… — и тут до Ивана дошло. — Так вы — оборотень?! Но я читал, что оборотень — это человек, который во время полнолуния превращается в волка или медведя…
— Это было бестактно, — сухо заметил длинноухий.
— И-из-з-в-вините, — Иванушка почувствовал, что если он покраснеет еще больше, то его лицо в темноте начнет светиться.
— Ничего. Направо.
— Ага, понял… — и, пытаясь загладить свою нечаянную бестактность, спросил: — А вы к знахарям обращаться пробовали? Или к колдунам? — Иван считал себя человеком просвещенным, поэтому про врачей он даже не упомянул.
— А ты как думаешь? — пробормотал заяц. — Под ноги смотри. Сейчас ручей будет. Конечно, обращались. С самого рождения ведь такой позор, — он обреченно вздохнул. — Все в голос говорят, что дурной глаз на меня был положен, порча третьей степени, ничего поделать нельзя. А недавно жена даже приволокла откуда-то какого-то лекаришку.
— Ну и?…
— Шарлатан, говорил же я ей. Истыкал всего меня иголками, крови выкачал больше, чем сосед Викула…
— Викула?
— Граф Викула, вампир. Вот, о чем это я? Ах, да, а потом три часа нес какую-то чушь про то, что в моем роду был какой-то Гена, который кому-то изменил, и из-за этого… Налево, через полянку… Потом все прямо… Тебе это о чем-нибудь говорит?
Ивану показалось, что он услышал в голосе оборотня слабую тень надежды. Ему было жаль разочаровывать своего нового знакомого, чья ситуация так была похожа на его собственную.
— Нет, ни о чем… Действительно, абракадабра какая-то. Но вы знаете, у одного моего друга сестра — ведьма…
— Хорошая?
— Вообще-то, я не уверен, может ли ведьма быть хорошей по определению, ведь это слово даже стало нарицательным в лукоморском языке и стало обозначать…
— Бестолковый. Я спрашиваю, хорошо ли она владеет своим ремеслом.
На «бестолкового» царевич в конце концов обиделся.
— Если через час меня не будет в лагере, через полтора часа она найдет меня где бы я ни был, и тогда вы лично сможете убедиться, насколько она хороша, — тщательно выговорил он и многозначительно замолчал.
— Так она путешествует с тобой?..
— Со мной и со своим братом, — последовавшее молчание своей многозначностью с легкостью могло посрамить знаменитое лукоморское «елы-палы».
— Ты не волнуйся, я прикажу своей жене проводить тебя назад немедленно, как только мы доберемся до дома, — пострадавший почувствовал, что перегнул палку, и что она вот-вот может распрямиться со всеми вытекающими последствиями. — И, между прочим, если ты думаешь, что когда я говорил, что я тебе пригожусь, я преувеличивал, то это совсем не так. Если хочешь знать… сейчас налево… если бы не я, то тебя бы съели еще полчаса назад. Сегодня ведь полнолуние, а в нашей деревне пятьдесят дворов, и все жители — родственники. Чужих просто не осталось. Понимаешь?
— Если бы не вы, — настал черед Иванушки ворчать, — я бы уже как полчаса сидел бы у костра с моими друзьями и (желудок впал в состояние комы) ел жаркое.
— Жена тебя обязательно угостит ужином, — тут же услужливо предложил косой.
За ужин царевич сейчас был готов простить все, кроме критики «Приключений лукоморских витязей». И простил.
Жены Евсея (так звали оборотня) дома не оказалось. По его указанию Иванушка закрыл плотно ставни, задернул занавески и зажег толстую оплывшую свечу.
— Полнолуние, — извиняющимся тоном проговорил Евсей. — Видать, вышла на улицу.
Царевич обернулся. Перед ним, ослабляя повязку на увеличившейся ноге, сидел на полу невысокий кряжистый мужичок с жиденькой бородкой пучком и отчаянно косящими глазами. Заметив вопросительный взгляд гостя, он пояснил:
— Если свет полной луны не попадает напрямую на оборотня, он может сам выбирать, какую форму ему принять. А в доме человеку удобнее. А если ужинать ты еще не раздумал, то раздуй угольки в печке, подкинь дров и принеси из ледника утрешнюю кашу и молоко. Мясо не трогай — Варвара голодная вернется, как волк…
Иван поспешил выполнить все указания хозяина. По завершении в список потерь были занесены опаленные брови и ресницы, пара разбитых тарелок и полкорчаги пролитого молока. На поднявшуюся было волну протеста Евсея Иван рассеяно заметил, что могло быть и хуже. Или гораздо хуже. Насколько хуже, тот выяснять почему-то не стал.