Пока писали приказ и я разбирал бумаги, в полку развернулись важные события. Солдаты с винтовками в руках, во главе с Антоном Завалишиным, вышли на улицу и, построившись, направились к тюрьме освобождать осужденных солдат и политических заключенных. Тут же, у ворот тюрьмы, устроили митинг.
Среди выступивших ораторов оказался один эсер. Он начал призывать солдат довести войну с Германией до победного конца...
Услышав это, солдаты подняли свист, улюлюканье.
— Долой войну!
— Мир! Мир!
— Товарищи! — заговорил, поднявшись на импровизированную трибуну, Завалишин. — Свергнуть самодержавие — это только полдела. Надо довести до победного конца не войну, а революцию. Земля — крестьянам, фабрики — рабочим, мир и свободу всем трудящимся — вот наша программа. Клянемся, что не выпустим оружия из рук, пока не доведем дела до конца.
Солдаты разошлись по казармам, где до самой ночи продолжались митинги. От споров и криков шум как в встревоженном улье. Начались выборы делегатов в ротные и полковые комитеты...
Вскоре после этого памятного дня я получил письмо от Маши. Она сообщала, что скоро переедет в Москву, что Георгий Петрович на свободе и весь ушел в работу.
Рамодин вместе со всеми заключенными вышел из тюрьмы. Неплюев не успел его отправить дальше: ему было не до того! Он куда-то сбежал. Темлянкина арестовали...
Вся страна от края до края встрепенулась. Вековые молчальники, отроду глухонемые, вдруг заговорили, слепые стали видеть... Не только в нашем Немыйске — по всей необъятной стране народ проснулся от векового сна и заговорил; каждый день проходили митинги и собрания. Не наговорившись там, продолжали разговор политический, революционный на работе, дома...
— Нет, это черт знает что! — кипятился Рамодин. — Слыхали, что этот дуралей Брюнеткин заявил? С большевиками ему, видите ли, не по пути... Интересно знать, с кем же ему по пути?
— Известно с кем, с Керенским, — смеялись мы. — Этот тоже боится, как бы его не разжаловали.
На митингах все сильнее разгорались страсти.
— Долой министров-капиталистов! — кричали Антипов и Ушаков.
— Долой большевиков, немецких агентов! — надрывались эсеры.
Приезжал из Петрограда какой-то лидер трудовиков с целой свитой агитаторов. Уговаривал солдат ехать на фронт защищать свободу.
— А почему бы вам самим туда не поехать? — спросил его Антипов.
— От вас я поеду как раз туда, на фронт, — важно и невозмутимо отвечал лидер.
— И там будете солдат уговаривать воевать до победного конца?
— И там буду всячески убеждать: не предавайте Россию, дорожите честью!..
— Понятно! — обрезал его Рамодин. — Не предавать торгашескую Россию, а продать союзникам русских рабочих и крестьян...
Лидер был очень обижен на местных большевиков и советовал солдатам не пропускать их в комитеты. Он распорядился выпустить из тюрьмы Темлянкина, так как не нашел в его поступках «состава преступления». По профессии лидер был юристом и занимал какой-то важный пост в министерстве юстиции.
Темлянкин так перепугался развернувшихся событий, что по выходе из тюрьмы долгое время сидел дома и не появлялся в роте. Когда страсти немного улеглись, он заявился с пунцовым бантом на груди. Но через некоторое время Темлянкин вдруг опять исчез. Его нигде не могли обнаружить — ни дома, ни у знакомых. Потом нашли около кладбища в овраге полуразложившийся труп, в котором с трудом распознали Темлянкина. Он был заколот штыками.
2
Мы видели, как много еще предстоит нам на пути к свободе преодолеть разных препятствий, враждебных противодействий со стороны темных сил. Но мы не боялись их. Мы были молоды и так переполнены счастьем борьбы, небывалым радостным ощущением мелькнувшей свободы, так верили в свою счастливую звезду, что улыбки не сходили с наших лиц, радость распирала наши груди, и мы дружески улыбались всем знакомым и незнакомым, словно приглашая их разделить наше веселье. Будто в душе нашей загорелось новое солнце тепла и света, которого хватит на всех, и никогда оно не угаснет. И получилось так: что бы ни делали теперь люди, что бы они ни предпринимали, все было более значительно, умно и прекрасно, чем это было раньше. Слова, лица, походка у людей — все стало иное. Вот послушаешь — говорит человек самые обыкновенные слова, делает самое обычное дело, как будто бы он и раньше так говорил, как будто и прежде он такое делал, но это уже другое, совсем не то, что было раньше. Речь его теперь полна глубокого смысла. Захожу я на остановке в трамвай и подаю кондукторше деньги. Она отрывает билет. Хорошо? Хорошо. Кондукторша даже не смотрит на меня, столько у нее пассажиров, каждому нужен билет. А я смотрю на ее лицо и любуюсь: оно прекрасно! Вот входит с передней площадки старушка, вытаскивает деньги из кармана и говорит соседу: «Передайте, пожалуйста». Старушка чудесная! Сосед передает другому соседу, пока монета не дойдет до кондукторши. Та отрывает билетик и даже не просит передать его, а просто дает первому попавшемуся. А тот передает дальше. Иногда слышатся голоса в глубине вагона: «Передайте билет. Кому билет?» Я вижу: едут разумные существа, желающие друг другу добра. Красота их ни с чем не сравнима... Откуда это взялся трамвай в захолустном городишке Немыйске? Все расскажу по порядку.