— Хозяйка дома? — спросил кто-то из вошедших.
— А-а, Семен Иванович, — испуганно и торопливо отозвалась мать из чулана. — Я сейчас огонь вздую.
Когда замерцала семилинейная лампа, я разглядел вошедших: старика в суконной поддевке и жеребковой шапке и двух мужиков в растрепанных чапанах и малахаях. Не вытерев ног у порога, все трое прошли к столу, уселись на лавках и повели какой-то разговор.
Дядя Миша продолжал рассказывать, но с приходом мужиков стал сбиваться, словно не зная, как сказать дальше. Я понял, что он прислушивается к разговору.
— Не подписывай, Маша! — крикнула бабушка. — Нет такого закона, чтобы задаром землю брать!
— Почтенная Авдотья Михайловна, — певуче заговорил Семен Иванович, — мне ни задаром, ни за плату сиротской земли не надо. Бумаги эти только для формы: закон порядка требует. Я не неволю. Не хотите — я могу уйти, только пожалуйте мои денежки...
— Да, да, — подал голос один из мужиков, — Семен Иванович супротив закона не пойдет. Деньги взяла, так подписывай, а мы в том уж подписались.
Наступила пауза. Тикали часы, да веретено жужжало в чашке у бабушки: она сучила шерсть.
— Так как же, — спросил опять Семен Иванович, — может, завтра с господином приставом придем и коровку опишем? Вот и рассчитаемся.
Мать со стоном что-то невнятно ответила.
— Не слышу! Ась?
Тут мать заплакала, причитая:
— И чего я буду делать-то...
Дядя Миша встал с постели, свернул козью ножку и подошел прикурить к лампе. Опять наступила тишина. Мать перестала плакать. Дядя Миша прошелся по комнате и остановился против Семена Ивановича.
— Так вам что же нужно, — спокойно спросил он, — бумагу получить или деньги?
— Я не с вами разговариваю, — сердито ответил Семен Иванович, — а с вашей сестрицей.
— Вот я вас и спрашиваю, — еще спокойнее сказал дядя Миша, — что вам нужно от моей сестры? Деньги получить обратно или вот эту бумагу? — Дядя Миша указал на листочек, который Семен Иванович держал в руках.
Семен Иванович встал и старательно начал снимать невидимую пушинку со своей суконной бекеши.
— Я хочу, — ответил он, — должок получить с вас... по закону‑с должок.
— Я принесу деньги завтра, — сказала мать, приободрившись.
— До завтра ждать не могу... Не подпишете — завтра господин пристав пожалует.
— Что ж, Маша, — сказал дядя Миша, — придется, видно, подписать, — И, взяв из рук растерявшегося лавочника лист бумаги, разорвал его, а клочки бросил в топившуюся голландку...
— Как вы смеете! — неистово закричал Семен Иванович. — Я не позволю. Я господину исправнику напишу. Это попрание закона!
— А теперь, — спокойно сказал дядя Миша, — пожалуйте к двери, — и выпроводил «гостей».
Семен Иванович долго еще шумел, грозил и ругался во дворе и на улице, а дядя Миша, вернувшись, успокоил мать и бабушку. Он обещал им уладить это дело. Потом снова присел к нам на постель, и полилась дивная сказка про Серого Волка и Ивана-царевича.
Дядя Миша в молодости обладал большой физической силой. Рассказывали, однажды становой за что-то посадил его в холодную и приказал уряднику наутро привести к себе. Становой был молодой и нетерпеливый. Подвыпив с вечера со своим приятелем — лесничим, он стал хвалиться, что поймал важного бунтаря-крамольника и завтра этот бунтарь и крамольник будет у него в ногах валяться и вымаливать прощение.
Лесничий подзадорил станового. Тот не захотел ждать до утра, обещал сейчас же привести дядю Мишу и поклялся, что по его неотразимому внушению арестант будет петь с ним «Боже, царя храни».
Становой тут же оделся и направился в холодную.
Как встретился ретивый блюститель закона с дядей Мишей, как объяснялся с ним, — неизвестно. Известно только, что, когда урядник пришел утром за дядей Мишей, в холодной его не оказалось. А на его месте, связанный по рукам и ногам и прикрученный веревкой к скамейке, лежал становой.
Дядя Миша ночью ушел в город к одному приятелю и несколько недель скитался по уезду, пока друзья не переправили его на юг.
Это было давно, когда дядя Миша был и силен и здоров.
Теперь, надломленный болезнью, он больше лежал, но бодрости не терял, часто подходил к матери, которая после работы садилась отдохнуть у печки, клал руку ей на плечо и говорил:
— Ну, что задумалась? А? Нужды испугалась? Эка беда! А мы ее вот так, вот так... — и при этом начинал щекотать нас, а мы катались по постели и смеялись.
Я заболел корью. Дядя Миша подходил ко мне, ласково брал меня за подбородок и весело спрашивал: