— Да.
— И ваш муж это знал? Он знал, что вы поставили этот пузырек с секоналом в аптечку?
— Полагаю, что да.
— Спасибо. Что-нибудь еще, Стив?
— Нет, это все, — ответил Карелла. — Леди, я благодарю вас за то, что вы разрешили нам поговорить с вами. Мы просим прощения за вторжение. Вы были очень любезны.
— Ну что вы! — сказала миссис Ньюмен.
— Если выясните что-то новое, сообщите нам, пожалуйста, — попросила Энн.
В коридоре, дожидаясь лифта, Клинг спросил:
— Ну, что ты думаешь?
— Еще не знаю, — сказал Карелла. — Позвоню в «Беверли-Уилшир», узнаю, сколько времени она разговаривала с ним во вторник. Может быть, это поможет установить время смерти.
— А что это даст?
— А черт его знает, — ответил Карелла. — Но жара в этой чертовой квартире все еще вызывает у меня подозрения. А у тебя?
— У меня тоже.
Было почти полшестого. Они вышли на улицу и распрощались. Карелла пошел туда, где оставил машину, а Клинг направился к станции подземки на углу и поехал домой, к своей жене Огасте.
Коряво нацарапанная записка, прилепленная магнитом к дверце холодильника, гласила:
«Берт!
Я ждала тебя до шести, а потом поехала на вечеринку к Бианке. Потом мы, наверное, поедем обедать. Дома буду около десяти. Поищи себе чего-нибудь в холодильнике.
Целую. Г.».
Домой она вернулась почти в одиннадцать.
Когда она пришла, Клинг смотрел новости по телевизору. На ней был бледно-зеленый шифоновый свободный костюм. Прозрачная блузка с глубоким вырезом приоткрывала грудь. Этот цвет изумительно шел к ее огненно-рыжим волосам, зачесанным набок так, что было видно одно ушко с изумрудной сережкой, подчеркивающей темно-зеленый цвет глаз. У Берта, как всегда, перехватило дыхание от ее красоты. Тогда, в первый раз, когда он увидел Огасту в ее ограбленной квартире на Ричардсон-драйв, он попросту утратил дар речи. Она вернулась с гор, где каталась на горных лыжах, и обнаружила, что квартиру ограбили. Клинг никогда не катался на горных лыжах. Он всегда считал, что это спорт для богачей. Наверно, теперь они и сами были богачами… Правда, он себя богачом никогда не чувствовал, но это уже его проблемы.
— Приветик, лапочка! — крикнула Огаста из прихожей, вытащила ключ из замка и вошла в гостиную. Клинг сидел перед телевизором, с банкой теплого пива в руке. Огаста мимоходом чмокнула его в макушку и сказала:
— Ты не уходи. Мне надо пописать.
В телевизоре диктор рассказывал о последних событиях на Ближнем Востоке. На этом Ближнем Востоке вечно что-то происходит. Иногда Клинг думал, что Ближний Восток выдумало правительство, так же, как у Оруэлла Большой Брат выдумал войну. Если бы людям не забивали голову Ближним Востоком, они начали бы думать о безработице, инфляции, уличной преступности, расовых проблемах, коррупции в верхах и мухах цеце. Клинг отхлебнул пива. Он пообедал, не отрываясь от телевизора: телячья котлета с яблоками, горошком, соусом с приправами и лимонными оладьями. И выпил три банки пива. Это была уже четвертая. Размороженная еда была совершенно безвкусной. Клинг был крупный мужчина и уже успел снова проголодаться. Он услышал, как Огаста спускает воду в унитазе. Потом она открыла дверцу шкафа у себя в спальне. Клинг ждал.
Когда Огаста вернулась в гостиную, на ней был черный нейлоновый халат с поясом. Распущенные волосы падали на лицо. Огаста была босиком. На экране по-прежнему зудел диктор.
— Ты его смотришь? — спросила Огаста.
— Вроде как.
— А может, выключишь? — спросила она и, не дожидаясь ответа, подошла к телевизору и нажала на кнопку. В комнате стало тихо.
— Что, снова жаркий денек выдался? — спросила Огаста. — Как у тебя дела?
— Так себе.
— Когда ты вернулся домой?
— После шести.
— Ты что, забыл, что нас приглашали к Бианке?
— Мы расследуем сложное дело.
— У тебя все дела сложные! — улыбнулась Огаста.
Клинг смотрел, как она уселась на ковер перед потухшим экраном, вытянув ноги. Полы черного халата разошлись. Огаста принялась качать пресс — это была часть ее ежевечерней гимнастики. Она сцепила руки на затылке и стала поднимать и опускать туловище.
— Нам было нужно съездить к этой леди, — сказал Клинг.
— Я же тебе утром говорила про вечеринку!
— Я знаю, но Стив хотел повидать ее непременно сегодня.
— Ну да, судьба расследования определяется в первые двадцать четыре часа, — сказала Огаста. Эти слова она знала назубок.
— Ну, на самом деле это так и есть. Как прошел вечер?
— Чудесно! — сказала Огаста.