Публичных домов как таковых в Чайнатауне не было. Не было там и «массажных кабинетов» — что довольно странно для города, где за последние десять лет они распространились, точно венерическая сыпь. Но в районе между Акведуком и Кленси было довольно много девиц, ловящих клиентов на улицах (правда, китаянок среди них — ни одной), и время от времени какому-нибудь сутенеру приходило в голову утвердить свою власть над одной из девиц, изрезав ей бритвой грудь или смазливую мордашку. Еще чаще случалось, что какой-нибудь фраер, забредший сюда в поисках дешевых развлечений, получал по голове и приходил в себя в темном проулке, воняющем мочой и прокисшим вином, ограбленный и избитый. Немало головной боли доставляла копам неутихающая вражда между доминиканцами и пуэрториканцами, живущими в районе Далласа, и, поскольку в пределах района, ближе к центру, на Хай-стрит, находились здания уголовного, гражданского, муниципального и городского судов, его поневоле посещало множество правонарушителей. Но в целом район был тихий.
Райли раньше работал в Риверхеде, в округе Марин-Тайгер, получившем это название в честь корабля, который, по легенде, привез сюда первую партию пуэрториканцев из Сан-Хуана. Так вот, Райли называл свою новую работу каникулами в деревне. Это несмотря на то, что в этом округе ежегодно совершалось около двадцати убийств, не считая всяческих ограблений, краж со взломом и крупных мошенничеств. Но Райли пришел сюда работать из округа, где жизнь копа, вышедшего на патрулирование в одиночку, не стоила и ломаного цента. В Чайнатауне редко стреляли в копов — не то что в Марин-Тайгер или в знаменитом округе Вейл-стрит. И уровень преступности здесь был ниже, чем в том же восемьдесят седьмом — правда, там население, слава Богу, еще не научилось стрелять в полисменов. Клинг подумал, что ему бы понравилось здесь работать — он любил китайскую кухню.
Берт вошел в ресторан, и навстречу ему хлынула волна экзотических ароматов. Клинг только теперь понял, как он голоден. Он уселся за столик у стены, заказал джин с тоником, жареных креветок, яичные рулеты, мясо на ребрышках, клецки. Потом, все еще не наевшись, заказал му-гу-гай и запил его бутылкой «Хайнекена». Когда официант вернулся к столу спросить его, будет ли он заказывать что-нибудь еще, Клинг подумал, не показать ли свою бляху перед тем, как начать его расспрашивать, но потом решил этого не делать.
— Все было очень вкусно, — сказал он. — Мне о вашем ресторане жена говорила — она тут была вечером с друзьями.
— Да? — улыбнулся официант.
— Их было довольно много. Человек двенадцать.
— А-а, мисс Мерсье и ее друзья! — кивнул официант.
Мисс Мерсье — это Бианка Мерсье, которая только в прошлом месяце появилась на обложке «Harper's Bazaar»: — черноволосая красавица с надменным взором Нефертити, сводившая с ума издателей модных журналов.
— Да-да, — сказал Клинг.
— Их нет двенадцать, — сказал официант. — Только десять.
— А по-моему, одиннадцать, — возразил Клинг.
— Нет, десять. Только один больсой стол, — сказал официант, указывая на круглый стол на другом конце зала. — Туда садится десять целовек. Вчера их было только десять, мисс Мерсье и ее друзья.
— А моя жена говорила, что одиннадцать, — стоял на своем Клинг.
— Нет, только десять. А которая васа жена?
— Рыжая, — сказал Клинг.
— Рызых нет, — сказал официант.
— Высокая, рыжая, — сказал Клинг. — В зеленом костюме.
— Рызых нет, — повторил официант, качая головой. — Только три леди. Мисс Мерсье, церные волосы, ессё другая леди, тозе церная, и ессё одна с зелтыми волосами. Рызых нет.
— Это вы их обслуживали? — спросил Клинг.
— Моя — А-Вонг! — ответил официант, гордо выпрямившись. — Мисс Мерсье — оцень холосая клиент, моя сама ее обслуживать вцера вецером.
— Это было около восьми, может быть, чуть раньше… — сказал Клинг.
— Заказ на восемь, — кивнул А-Вонг. — Десять целовек. Рызых нет.
— А во сколько они разошлись?
— Поздно.
— А когда именно?
— Когда покусать, сидеть и пить. Уходить в одиннадцать.
— В одиннадцать… — повторил Клинг. В одиннадцать Огаста была уже дома. — Ну ладно, спасибо. Было очень вкусно.
— Приходите ессё, — сказал А-Вонг.
Клинг заплатил по счету и ушел из ресторана. Мотоцикл уехал. Цепочка от него по-прежнему болталась на чугунном столбике, запертая на здоровенный замок. Клинг подумал, не съездить ли в жилые кварталы, в Квортер, чтобы разыскать Бианку Мерсье и спросить, была ли Огаста у нее на вечеринке. Потом решил, что не стоит. Была она там или нет — это неважно. Она ушла из дома в шесть ноль-ноль (по крайней мере, так говорилось в записке на холодильнике) и ушла оттуда предположительно в половине восьмого или чуть раньше («Я вышла от Бианки в семь часов двадцать две минуты четырнадцать секунд! Устраивает?»). Полтора часа — это мелочь по сравнению с тремя часами, во время которых она находилась неизвестно где. «Три часа!» — подумал Клинг. Огасте иногда хватало трех минут, чтобы кончить.