К тому времени, как они дошли до отеля на одной из боковых улочек рядом с Ласситер, до Галлорана дошло, что эта девушка — не его дочь Мойра и не его жена Джози. Впрочем, Джози она и не могла быть — Джози ведь давно умерла, он сам убил ее топором двенадцать лет назад. Кроме того, до него дошло, что эта девушка — шлюха. Но он подумал: «Ну и что, черт возьми? Какая разница?» Он уже так давно не был с женщиной! В тюрьме вместо женщин были мальчишки. Берешь за глотку какого-нибудь зеленого лопуха, который только что попал за решетку, объясняешь ему, чего тебе надо, и он либо дает тебе, либо ты расписываешь его смазливую мордашку под орех. Если он настучит начальству, ловишь его где-нибудь в тихом уголке — в тюрьме таких уголков уйма, — и на этот раз его имеют уже вдесятером. И он твой с потрохами. Он ходит за тобой хвостом, бреет себе ноги, если тебе этого хочется, позволяет тебе рисовать ему сиськи на спине. В тюрьме такие порядки. Либо ты ешь, либо тебя едят. Не нравится — не воруй.
— Ты тут живешь? — спросил он.
— Не, просто комнату снимаю, — сказала Ким.
— И сколько это будет стоить? — спросил он.
— Поговорим об этом наверху, о'кей? — ответила она и подмигнула портье, который выдавал ей ключ.
Комната была на пятом этаже — зачуханная конурка, сильно смахивающая на камеру в Кастлвью. Кровать у стены, на единственном окне — пыльные перекошенные жалюзи, у противоположной стены — ободранный туалетный столик, дверь в сортир открыта, на унитазе — присохшая вчерашняя блевотина. Галлоран закрыл дверь сортира, потом подошел к окну, раздвинул жалюзи и посмотрел вниз, на улицу. Прохожие двигались как в замедленной съемке — в эту проклятую жарищу не хотелось делать резких движений. В комнате была духота. Он поднял жалюзи и распахнул окно. Когда он обернулся, девушка сидела на кровати.
— Как, ты сказала, тебя зовут?
— Ким.
— Ах да, конечно.
— А тебе что, не нравится? — улыбнулась она.
— Да нет, хорошее имя.
— Тебе не кажется, что я похожа на Ким Новак?
— Ну, вот теперь, когда ты об этом сказала…
Она была похожа на Ким Новак не больше, чем он сам.
— Говорят, я на нее здорово похожа.
— Ага, похожа. Так сколько это будет стоить?
— Как насчет пятидесяти?
— А как насчет вернуться обратно в бар?
— Сорок?
— Двадцать пять.
— О'кей, — сказала Ким. Она по-прежнему думала о деньгах, которые видела в его бумажнике. — Но только деньги вперед, ладно? В смысле, прежде, чем мы начнем. Так полагается.
— Да, конечно, — сказал Галлоран. Он достал из кармана бумажник и протянул ей две десятки и пятерку.
— Спасибо, — сказала она.
— Сколько тебе лет-то? — спросил он.
— Семнадцать. — Ей было двадцать два, она уже семь лет была шлюхой и с незапамятных времен сидела на героине. — Но мне говорили, что я выгляжу моложе своих лет.
— Да, в самом деле, — сказал Галлоран. Теперь, когда он начал трезветь, он думал, что она выглядит лет на двадцать восемь — двадцать девять.
— Ну что, давай? — спросила Ким.
— Давай сперва немного поболтаем, ладно?
— Конечно, — сказала она. — Как захочешь.
Она все еще думала о деньгах в бумажнике и о том, не удастся ли ей уболтать его послать за бутылкой. Если сунуть коридорному пару баксов, он найдет кого-нибудь, кто сбегает. Ей не нравилось, как быстро он трезвеет. Добраться до его бумажника ей удастся только в том случае, если он будет по-прежнему пьян в стельку.
— Может, пока мы будем болтать, послать кого-нибудь за бутылкой? — предложила она.
— Я не пью, — сказал Галлоран.
— Ха, — сказала Ким, — не пьет он!
— Серьезно.
— Ты не похож на непьющего, — вкрадчиво заметила она. — Такой мужчина… — и как бы невзначай стрельнула глазами в сторону его ширинки.
— Я сегодня вообще впервые в жизни попробовал крепкие напитки, — сказал Галлоран. — Сегодня. Впервые в жизни. Такое ощущение, что на тебя свалилась тонна кирпичей.
— Мужик, ты гонишь!
— Честно.
— Я вообще-то тоже не пью, — сказала Ким, решив пустить в ход образ невинной девственницы. — У нас в Миннесоте пьянство считается большим пороком…