— Слушай, мужик, отвянь, а? — сказала Моника. — Я понятия не имею, о чем ты говоришь.
И снова бросила трубку.
— Вот так вот, — закончил Клинг.
— И все? — спросил Карелла. — Ты хочешь сказать, что…
— Я тебе рассказал все, что произошло.
— Да ничего не произошло! — сказал Карелла. — Какая-то дуреха ужралась в дым и навешала тебе лапши на уши, а ты…
— Она говорила, что все время видит Огасту. С мужиками, Стив! С разными мужиками! Особенно с одним, Стив!
— Ага. И ты ей поверил, да?
— Я уже не знаю, чему верить!
— Ас Огастой ты об этом говорил?
— Нет.
— А почему?
— А что мне делать? Взять и спросить, нет ли у нее любовника? А если она ответит, что есть? И что тогда? Это жопа, Стив…
— Если бы я оказался в такой ситуации, я бы тут же спросил у Тедди…
— А что, если бы она сказала, что это правда?
— Мы бы с этим разобрались.
— Ну да, конечно.
— Именно так.
Клинг помолчал. На лице его блестели бисеринки пота. Казалось, он вот-вот расплачется. Он достал из заднего кармана носовой платок и промокнул лоб. Втянул воздух сквозь зубы и наконец спросил:
— Стив… а у вас с Тедди по-прежнему все в порядке?
— Да.
— Я имею в виду…
— Я знаю, что ты имеешь в виду.
— Я имею в виду в постели.
— И в постели тоже. И во всем прочем.
— Потому что… я… я, наверно, не поверил бы ни единому слову из того, что наплела та девица, если бы я… если бы я и раньше не почувствовал неладное. Понимаешь, Стив, в последнее время… наверно, с июня… мы… понимаешь, раньше нас буквально тянуло друг к другу. Я приходил с работы, и она сразу на меня набрасывалась. А в последнее время… — Он потряс головой и умолк.
Карелла ничего не сказал. Он смотрел вперед, на дорогу. Погудел пешеходу, который собирался перейти дорогу на красный свет. Клинг снова потряс головой, достал платок и еще раз промокнул лоб.
— Просто в последнее время… уже довольно давно… между нами ничего нет. В смысле, все не так, как раньше. Когда-то мы не могли расстаться ни на минуту. А теперь, даже когда мы занимаемся любовью, все так… холодно и пусто, Стив. Словно она просто терпит меня. Понимаешь, о чем я? Просто… просто… просто ждет, когда все это закончится. Жопа, Стив! — закончил он, уткнулся лицом в платок и начал всхлипывать.
— Говори, говори, — сказал Карелла.
— Извини…
— Все в порядке, говори дальше.
— Такая жопа! — повторил Клинг, всхлипывая в платок.
— Тебе нужно обсудить это с ней, — сказал Карелла.
— Ага… — Клинг по-прежнему прятал лицо в платок. Он продолжал всхлипывать, отвернувшись от Кареллы. Плечи его вздрагивали.
— Ты это сделаешь?
— Ага…
— Берт! Ты поговоришь с ней?
— Да. Поговорю.
— Ну, вот и хорошо.
— Ага, — сказал Клинг, шмыгнул носом, вытер глаза платком, снова шмыгнул носом, сказал: «Спасибо» и опять уставился на дорогу.
Глава 2
Окрестности сильно переменились.
Он и не ожидал, что все останется по-прежнему, но перемена была разительной. Он сошел с элеватора на Кеннон-роуд и спустился по лестнице на Довер-Плейнс-авеню, которую в те времена, когда он тут жил, звали попросту Авеню. Раньше это был тихий райончик, населенный итальянцами, евреями, ирландцами и неграми, но по дороге на Map иен-стрит он с мимолетной дрожью осознал, что все знакомые места исчезли.
Там, где когда-то была итальянская «латтичини», теперь появилась пуэрто-риканская «бодега». На месте кошерной мясной лавки обнаружилась бильярдная, за распахнутыми дверьми которой виднелись кучки подростков-пуэрториканцев с бильярдными киями. Вместо пиццерии на углу улицы Ярдли был бар с грилем, а вместо кондитерской Гарри, куда он по воскресеньям водил ребят есть мороженое, появился обувной магазин с огромной вывеской «Zapateria», и на месте выходящего на улицу прилавка, с которого Гарри продавал взбитые сливки и гоголь-моголь, сверкала большая витрина. «Ничего не осталось, — думал он. — Двое моих младшеньких живут в Чикаго, с матерью Джози, а старшая дочь… Старшая дочь…»