Прислонившись спиной к железным прутьям кровати и держа обеими руками кружку горячего чая, Де Лоо задремал. Во сне, сидя в темной комнате, он видел себя в рабочей каморке отца, как он лежит и смотрит в потолок, а тот почему-то сделан из толстого стекла. А может, изо льда. Он даже помнит блеск хромированной арматуры, шкафы в помещении, часть окна с липой перед ним, а прямо над собой четыре деревянные ножки стола, за которым сидели обычно женщина и ребенок и что-то ели. Он слышит звуки, стук столовых приборов о тарелки, расслабленные голоса, негромкий разговор, однако видит, как всегда, только нижнюю часть крышки стола, инвентарный номер и ноги женщины в купальных тапочках. Нежные подушечки больших пальцев не стеснены пластиковыми подошвами, ноги чувствуют себя вольготно. И ребенок, болтая под столом голыми, не достающими до пола ногами, обут в желтые кеды, по-видимому великоватые для него. Кеды раскачиваются под столом — туда-сюда, как два маятника, и пока мать рассказывает какой-то эпизод из своего детства, маленький детский палец подлезает украдкой в полутьме под стол и оставляет там на краю грязную полосу… А еще там стоял свободный стул, четыре светлые ножки с наклеенными на них кусочками войлока светили, словно звездочки, вниз на Де Лоо, и тогда он отправился в путь, но при этом не сдвинулся с места. Вот он бежит по лестнице, а она осыпается под его ботинками, ступеньки-то из угольных брикетов, и когда Де Лоо проснулся, то обнаружил, что сучит, поеживаясь от холода, ногами, потому что скинул одеяло с кровати. Железная печка прогорела и была холодной.
2 глава
ПЕПЕЛ СВАДЕБНОГО ПЛАТЬЯ
В канале отражались цветущие каштаны, в этот час вода в нем была черно-зеленой; освещенная солнцем, она отбрасывала блики под арки моста, и лебедь пощипывал мох на пологих откосах бетонированных берегов. Повсюду цвели гиацинты, раздавался пасхальный звон колоколов, кругом тюльпаны, а по светлой дорожке церковного двора, на пробивающейся сквозь гравий траве прыгал черный дрозд, бойкая птичка с блестящим оперением в белых точках, словно кавычки в письме, и издавала оглушительные трели. Де Лоо повернул на набережную Мерингдамм и остановился перед «Коммерцбанком», своей предпоследней целью.
— Ага, — сказала кассирша и поправила рюшечки у себя на блузке. Толстые, набухшие вокруг колец пальцы. — Смотрите, смотрите, пришел мой личный повар…
Несколько коллег тут же обернулись, а один даже взглянул на часы, когда Де Лоо поставил перед ней на барьер обед. Он взял пустой контейнер и одарил женщину взглядом, который был ей приятен, во всяком случае, в день полнолуния, как сегодня. Она прищурилась.
— Ах, у меня кровь в жилах закипает! — пропела она жеманно, сжав зубы, а девочка-ученица, еще никогда не слышавшая таких выспренних выражений, смущенно прикрыла ладошкой рот, расплывшийся в улыбке.
На Бергманнштрассе он припарковал машину перед кафе «Милагро» и заказал себе в баре горячее молоко с шоколадом. Уже и другие кафе выставили на тротуар столики со стульями, а сириец, торговец овощами, раскатал шланг и опрыскивал выложенный на продажу товар. Фрукты и листья салата купались в струе воды, которую он пускал широким веером, и сияли после этого еще привлекательнее. Горы томатов отражались в луже. Где-то скулил пес.
Кельнерша, в шортах под длинным фартуком, подвинула к нему высокий стакан с молоком и пробила в кассе нужную сумму. Он взял с тарелки квадратные дольки горького шоколада, положил их одну за другой в густую пену и, только когда опустилась последняя, помешал молоко. Пальчики с длинными ногтями ждали над прорезью, когда выползет чек, и тут снова заскулила собака. Скулеж был такой отчаянный, словно ее сбила машина, и Де Лоо повернул табурет, прислонясь спиной к стойке бара.
Подъезд к музыкальному магазину на углу был завален нотами, партитуры ползли с тротуара на мостовую, кто-то на легковушке с трудом увернулся от них. Но уже следующая машина промчалась по ним, и ноты разлетелись в разные стороны. Перед входом в дом стоял мужчина в белом спортивном костюме и с такой силой натягивал жесткий кожаный поводок, что терьер, оказавшийся промеж его ног вздернутым кверху, не доставал передними лапами до земли и только, почти уже задохнувшись, хрипел и рычал. Набухшие красные веки, выпученные глаза, а мимо, сверкая зеркальными боками, несется поток автомашин.