В общем, вернулся Валерка под родительский кров и встречен был, как и подобает блудному сыну, торжественным пиром. И поразил всех на этом пиру Валерка не своим иссушенным, вобравшим все пришедшиеся на его долю страсти и мытарства видом, и не похожим на маленький овражек шрамом над правым виском, а тем, что пить не стал вовсе, а выпил только две, ну от силы три рюмки, и больше — ни-ни. И весь поселок справедливо решил, что на этом Валеркина бурная молодость завершилась. А отдал той молодости Валерка ровно двадцать годков.
Первым делом по завершении пиров Валерка направился в церковь. Службы не было, церковь была пуста, мерцали лампадки, в подсвечниках стояли, как лес без веток, погашенные свечи. Солнце прямо в церковь не попадало, но дневной свет входил и тут же, как и Валерка, замирал. Пахло сыростью. На лавочке у входа, сложив на коленях руки и глядя перед собой, сидела старушка в черном. Рядом со старушкой стояло ведро и прислоненная к стене швабра с большой темной тряпкой. Валерка покосился на ведро, тряпку, на в неподсохших пятнах пол и, смутившись, решил зайти после, но, поворачиваясь, справа от себя вдруг опознал на одной из икон того седенького старца с проплешиной на голове. «Никола Угодник», — услышал он складный, словно мотив песни, голос старушки. Старушка взяла швабру, ведро и, волоча тряпку, отнесла их в закуток за валеркиной спиной, потом появилась, неся в руках картонную коробочку со свечами. Валерка купил и, зажгя от лампадки, поставил свечи и долго стоял перед иконой Николая. Старичок вовсе не выглядел так сурово, как явился тогда Валерке, а напротив, казался добрейшей души человеком, но это был, безусловно, он, обознаться Валерка никак не мог, и оттого, что вот он, Валерка, довел такого добряка до суровой строгости, ему стало совсем не по себе, и он еще раз пообещал исправиться. Он уходил и прощался со старушкой, а та говорила о своем складным певучим голосом: «Да уж так, как есть, церковка-то старовата, вот и купол который год перекрыть не можем, что поделаешь, как есть…» До этого Валерка ни разу купола не крыл, крыши — другое дело, приходилось — но информацию о куполе, он воспринял как приказ партии или по-другому — предзнаменование свыше, и вызвался. К тому же не будем забывать, что он был на все руки мастер. Денег, он сказал, не возьмет, а будет работать только за прокорм, и еще ему нужен будет помощник, потому что без помощника никак нельзя. Батюшка долго думать не стал и согласился с радостью, а в помощники отрядил звонаря, потому что, что такое звонарь в церкви — это и плотник, и столяр, и слесарь, и все остальное. На том порешили. Все лето, как раз до Успенья, Валерка и звонарь лазили по куполу и дело свое сделали. И Валерку зауважали еще больше — его и до этого уважали, как человека много повидавшего и сидевшего в тюрьме, но теперь его уважали ничуть не меньше главы районной администрации, а может быть и больше, потому что глава районной администрации за то лето, что Валерка крыл купол, успел отгрохать себе шикарный особняк, и население было не против, потому что власть должна жить хорошо и сыто, от бедной и злой власти продыху не будет, и население вовсе не возмущалось тем, что работали на стройке государственные мужики, потому как и сама власть дело государственное, но такая поспешность настораживала, а Валерка вот взял покрыл наново церковь. Ай да, Валерка! Не осталось безприметным и то, что Валерка по воскресеньям обязательно бывал на службе в храме, практически не пил, разве что в праздник позволял рюмочку-другую и по поселку поползли разные слухи, превратившие Валерку в какого-то мифологического героя, наподобие Геракла, только ростом поменьше и похудее чуть. Болтали черте что: по одной версии, он стал на зоне главарем всех мафиози, и теперь ему можно ни фига не делать, а просто движением мысли управлять коррумпированным элементом, по другой — он приходился знакомцем самому епископу, и тот просил его: «Валерка, Валерка, одумайся, чадо, и восстань на путь истинный!», много было слухов про похожий на овражек шрам над правым виском, договорились до того, что это чуть ли не отличительный масонский знак, хотя кто такие масоны и хорошо это или плохо никто объяснить не мог, еще обсуждали некий таинственный зарок, намекали на якобы совершенное еще одно валеркино убийство и что Валерка от него маскируется, и даже сочинили историю о неразделенной любви, которая напрочь перевернула всю Валеркину жизнь, причем последняя тема наиболее широко распространялась в бабьих кругах и шла с продолжением и повторами, как бесконечный мексиканский телесериал. В общем, чего только не плели. Так ведь и не запретишь.