Но даже в дневнике не сохранилось ответа на естественный вопрос: «А почему все-таки пошел служить в отделение?» Я храню его на самом донышке души, ибо совестно признаваться в том, что столь важный шаг сделан с бухты-барахты. Приятель предложил, и я, не задумываясь, согласился. Оправданием этому легкомыслию может служить мое убеждение: людей сорта Купчихи там не встречу…
А вообще, в довесок ко всем многочисленным недостаткам честно прибавляю авантюризм. Вдуматься только: наткнулся на драгоценность в криминальной, можно сказать, ситуации и не доложил начальству. Поступок потрясающе безответственный. Я оборачиваюсь назад, на прожитое, и недоумеваю. Нет, это, видимо, факт чужой биографии. Дикость, бред…
Впрочем, и тогда чертово кольцо жгло карман. Дома оставлять боялся. Вдруг обнаружат мои и решат, что я взятки с ювелиров беру?
А колечко было изрядное. Оно и сегодня снится мне иногда. Замысловатая вязь золотой паутины опутала полыхающий холодным фиолетом камень. Изумруд? Сапфир? Агат?
В институте мы слегка касались геологических наук, но, убей Бог, чтобы я вспомнил хоть один абзац из минералогии. Зато твердо был уверен — камешек непростой, за три рубля в промторге его не приобретешь…
Я рассуждал как дилетант. А кем, собственно, в те времена я был? В голове бурлила каша из разных детективов, где смышленый сыщик в одиночку обставлял целые банды. От розыскников я слышал о самостоятельных заданиях, но почему-то удумал поручить его себе лично. Что еще? Зашивался я тогда. Ганин учтиво улыбался и, мурлыкая с трибуны, «доставал» меня на совещаниях.
Услужливая фантазия рисовала сцены страшной суматохи, которую вызовет выдача драгметалла. Начальство в набат непременно ударит. Шутка ли, антикварные вещи по окрестным лужам валяются!
— Факт обнаружения установлен, — веско скажет Александр Васильевич, — сопутствующие данные косвенно ука зывают на кражу…
Кража! Выплывет имя Еропеева, моего «крестника». Где же, спрашивается, был участковый, что под самым носом проморгал зловещего ворюгу? Да, неприятность.
Но Ганин способен произнести и другие слова. Например, прикинет так:
— Заявлений о кражах драгоценностей от граждан не поступало. Версии напрашиваются сами собой: либо владелец кольца имеет причины не раскрываться, либо его нет в живых…
«Нет в живых»! Хорошенькое дело! А что, Александр Васильевич имеет слабость к шумовым эффектам. Запросто устроит шоу, эстрадное ревю с участием областного отдела уголовного розыска. Будут меня гонять, как зайца, а потом выяснится, что гора родила мышь. Ведь ясно, что эта чепуха с финиковскими «визитками», вывалянными в грязи, — далеко не преступление века. Кстати, а почему я уверен, что именно гражданин Еропеев сорит золотом? Вдруг старушка, внучатая племянница графини какой-нибудь, обронила ненароком фамильное кольцо? И забыла — по причине жуткого склероза?
Порой я одергивал зарвавшееся воображение и приводил его, трепещущее, к прозаическому знаменателю: а где гарантия, что находка и впрямь стоит денег? Безделушка и все! Эксперты с мировыми именами, и те путаются с камешками. А мне, недоучившемуся студенту-заочнику, разве можно доверять оценку минералов?
Запутался я. Наверное, хотелось получить передышку и добросовестно проверить все возможные варианты, объясняющие появление колечка. Поработать без рвущего нервы контроля и не в сумасшедшие сроки. Мрачная тень выговора ослепила меня…
Чибис часто любит высказываться в том духе, что не ошибается лишь тот, кто ничего не делает… без ведома начальства. Я решил поискать исключение из этого блестящего правила. В конце концов аксиомы для того и существуют, чтобы плодить парадоксы.
Мною владело постоянное беспокойство. Я вспоминал не только чибисовские истины, но и классические. Больше всего опасался, что вступит в силу, кажется, библейский закон: «Нет ничего тайного, что бы ни стало явным». Живо представлял бесстрастное лицо Ганина, берущего у меня объяснение по поводу присвоения чужой собственности, совершения поступка, дискредитирующего звание сотрудника органов внутренних дел, и прочая, прочая, прочая…
Однажды Александр Васильевич приснился мне. Поистине кошмарное видение. Он был на белом коне в парадной форме генерала от инфантерии времен Марии-Антуанетты или, наоборот, Антуанетты-Марии, а может, королевы Елизаветы, в общем, шикарный до предела. Нестерпимо сверкая золотом мундира, Ганин наезжал на меня конской грудью и пугал громоподобным голосом:
— Лейтенант, где моя фамильная драгоценность? Презренный, ты заплатишь за низкое корыстолюбие!
Тут он вытащил из ножен, усыпанных алмазами, шпагу и ткнул ею меня в сердце. Но я не умер. Тогда блестящий генерал сменил гнев на милость:
— Скажу тебе как старший товарищ. Твоя ошибка — это отсутствие в работе учета и анализа. Ты недостаточно самокритичен, не контролируешь себя… — В этом «кадре» грозный воин вновь рассвирепел: — Где справка о состоянии прививок собачьего поголовья?!
От тихого ужаса я чуть не прикусил язык, потому что безнадежно запутался в бумагах и не сумел бы ответить на этот вопрос даже днем. К счастью, во сне появилась Татьяна и, действуя веником точно шашкой, слава богу, заставила ретироваться Александра Васильевича…
Едва проснувшись, я сразу начал творить глупости. Несомненно, под впечатлением кошмара. Суматошно прикинув, что сделано для розыска владельца ювелирной вещицы, пришел в ужас. За неделю проболтался о ней Шилкову, во-первых, и нагородил кучу несусветных версий. Повторяю, больше остального сбивало с толку то, что кольцо никто не искал. Да и ограблений подходящих сто лет не было: здесь золотишко из овощной палатки не возьмешь, а антикварных магазинов у нас, хоть лопни, не обнаружишь даже с лупой. Чтобы вовсе покончить с историей моей глупости, добавлю: предполагал я еще и недружественный акт, провокацию — подкинули взятку, а потом шантажировать будут. Но кому так уж очень мешает скромный участковый? Нет, определенно у меня начиналась мания величия. Нелепых догадок хватало. Единственное, по-моему, во что не верилось, так это в открытие культурного пласта минувших веков у «Трех поросят». Но до того я обалдел с кольцом, что ходил к ступенькам и зачем-то принялся ковырять палкой в злосчастной луже. Надо ли говорить: следов древней цивилизации под грязью не было…
И вот спросонок меня озаряет — надо войти в контакт с Аделаидой Снегиревой…
МАДАМ «ТРЕХ ПОРОСЯТ»
Шаг сделан. Я стою перед импровизированной стойкой. В штатском. Еще бы! Предстоит провести серьезную операцию, и я готов пойти на любые жертвы ради удачи. Мною даже получена индульгенция от мамы на случай, если вынудят употребить сухое. Исключительно в интересах дела…
С потрескиванием извергает ритмы «вертушка», на стенах застыли выкованные из металла полногрудые царевны с подносами, приглушенный свет. Явная претензия на высший класс. Но все какое-то ущербное, ненастоящее. Никак не улетучатся ароматы бывшей распивочной. И не одни ароматы. Жирные мухи, обшарпанные столики, грязные клочья занавесок и как завершающий аккорд — сама Деля.
Она занимает сумасшедшее количество кубических дециметров пространства. И словно в насмешку — маленькая голова с жалкой копенкой прожженных осветляющей химией волос. Полыхая золотым ртом, она цедит отшлифованные словечки: «Что для вас? Мелочь, будьте любезны». Пусть не обманется неопытный посетитель — вежливость до первого малейшего конфликта. Тут в ход идет иной словесный запас: «Погляди, какой грамотный! И когда эта пьянь повыведется!»
Аделаида не стоит у своего рабочего места, она над ним возвышается, словно монумент. Ее величие превращает меня в маленькую-маленькую букашку.
Подобную манеру держаться я подмечал у нашего криминалиста. Но он обычный пижон. В его исполнении роль владыки судеб — провинциальная самодеятельность. А Деля была ею, этой ролью. Я стараюсь высвободиться из магнетических пут, припоминая случаи массового недолива, организованные хозяйкой «Трех поросят». Все мы люди. И внешность африканского божка тому не помеха.