Когда прозвенел звонок с последнего урока, Терренс догнал меня у библиотеки и взял за запястье. Не говоря ни слова, он потащил меня вверх по лестнице, по которой никто не ходил, — она вела на пятый этаж, где находился бывший класс рисования, сейчас заброшенный.
— Привет, — сказал он.
— Привет.
Некоторое время он молчал, а потом начал говорить, избегая моего взгляда и то и дело пожимая плечами.
— Может, нам надо поцеловаться? — спросил он. — Ты когда-нибудь думала об этом?
У Терренса было не много девочек, но его избранницы — бойкие, пышногрудые, с длинными светлыми волосами — заставляли меня задуматься о себе: можно ли считать меня хотя бы симпатичной? Быть похожей на этих девиц я не хотела, но не могла не заметить, что такой тип красоты превращает парней в круглых идиотов. Я скрипела зубами, когда видела тупое умильное выражение лица Терренса после поцелуя с очередной его подругой. Когда однажды во время первого урока он признался мне, что потерял девственность, я не разговаривала с ним целый день.
Прислонившись к перилам, я подняла на него глаза. Высокий и курчавый, с гладкой и черной как патока кожей, он был довольно симпатичным. Даже моя мама отметила это, когда несколько месяцев назад я познакомила их на родительском собрании; однако в ее устах эти слова прозвучали как обвинение. Она устроила меня в местную школу, потому что тут отлично готовили к поступлению в университет, но здешние ученики ее беспокоили. Родители предоставляли им полную свободу, что приводило к сексу, дерзости и опять сексу, плохим манерам и снова сексу — так говорила моя мама и при любом удобном случае напоминала, что в своем доме не допустит подобной вседозволенности. В тот вечер при знакомстве с Терренсом она вскинула брови, и я поняла, что в ближайшее время напоминания только участятся.
Я разрешила поцеловать меня, Терренс наклонился и впился мне в рот губами; они оказались шершавыми, сухими и потрескавшимися — парень явно забыл после физкультуры смазать их вазелином. У меня губы еще были вытянуты трубочкой, когда Терренс стал раскрывать рот. Кончик языка он прижал к моим зубам, пока я не разомкнула челюсти и не впустила его внутрь. Что это он делает? Я закрываю рот, он открывает; я-то думала, он наклонит голову в сторону, потом мы одинаково повернем шею и начнем без толку тереться губами. Уши мне резануло звонкое чмоканье, но Терренса это, казалось, не смутило; может, зря я так пристально слежу за процессом? Он обхватил меня за талию, и я постаралась как-то ответить на его пыл, вспоминая глубокие стоны, которые иногда доносились из квартиры Брэндона, но не осмелилась издать такой звук. Вместо этого я опустила плечи, пытаясь изобразить томление, и провела языком вокруг языка Терренса, но он распалился и засунул свой так глубоко мне в глотку, что у меня возник рвотный рефлекс и я отстранилась.
— Все хорошо? — спросил он.
— Угу.
— Здорово, да?
Интересно, не остались ли у меня на губах отпечатки его зубов?
— Ага, — кивнула я.
Он плутовато улыбнулся мне, и я вознаградила его, как мне казалось, удовлетворенной улыбкой.
В тот день, когда Крис поцеловал мою подругу Рошель, они стояли позади магазина на углу Эглингтон и Локсли-авеню. Он схватил газировку Рошель и отпил через ее же соломинку, рассказывала она. Рошель поддразнила его по поводу обмена бациллами, говоря, что это похоже на поцелуй, а Крис склонился к ней, скользнул языком в рот и потом шепнул на ухо: «Не-а. Вот это похоже».
Первый поцелуй Энтони и Аниты произошел в поезде до торгового центра «Йоркдейл». Она стояла около сиденья Энтони, когда состав резко затормозил и она плюхнулась Энтони на колени. Мгновение поколебавшись, он прижался губами к ее губам. «Прикольно было», — сообщила нам Анита, пожав плечами и надувая пузырь жвачки так, чтобы он лопнул.
Оба случая произошли два года назад. Анита и Рошель регулярно пересказывали подробности, но по ходу повествования внимательно смотрели мне в глаза, ища в них проблеск изумления. По тому, как они старались не улыбаться, я понимала, что обстоятельства поцелуя важны не меньше самого события. Поэтому я собралась поведать подругам, что Терренс прижал меня к шкафчику и стал целовать, страстно и нежно одновременно. В действительности мы стояли на лестничной площадке, никаких шкафчиков поблизости не наблюдалось, но Анита и Рошель об этом не узнают. Мама отправила меня учиться на Маунт-Плезант-роуд, а они остались в нашем старом районе — не поедут же они сюда осматривать здешнюю школу. К тому же обе уже продвинулись гораздо дальше меня: Анита вовсю живет половой жизнью, а Рошель позволяет новому бойфренду трогать ее через трусы. Поэтому мой первый поцелуй тоже должен быть достаточно сексуальным.