— Значит, ты будешь первая? — спросила я. — Здорово.
Аишани вытянула ноги и уставилась на носки своих черных кроссовок. Казалось, она хочет провалиться сквозь землю.
— Предлагаю свернуть тему, — буркнула она.
— Ладно.
Мы обе замолчали, а когда поезд отъехал от станции «Сент-Джордж», Аишани закрыла глаза. Я снова отвернулась к окну, рассеянно глядя в черный туннель. Лежащий в кармане джинсов телефон впился мне в бедро, и я села поудобнее.
«Станция „Эглингтон-Уэст“».
Мы выехали на поверхность, и вместо темноты за окном теперь мелькала поросшая изжелта-зеленой травой насыпь и мчащиеся по шоссе машины. Не успела я опомниться, как Аишани очнулась от дремоты, вскочила на ноги, схватилась за вертикальный поручень и крутанулась вокруг него, как мы делали в детстве.
— Идешь?
Поезд остановился.
— В другой раз, — ответила я.
Двери открылись, и Аишани вышла на платформу. — Телефон у меня прежний! — крикнула она.
— Ясно.
«Осторожно, двери закрываются».
Аишани уже поднималась по лестнице, когда поезд тронулся и загрохотал по направлению к станции «Гленкерн». Телефон завибрировал, сообщая о пропущенных звонках — двадцать пять, и все от мамы. Ее настырное упорство меня не удивило, но возмутило до глубины души. Когда она позвонила в двадцать шестой раз, я стиснула в правой руке трубку и прижалась лбом к стеклу. На двадцать девятый раз я ответила.
— Где тебя носит? Ты понимаешь, что я уже собиралась звонить в полицию? Алло! Я убью тебя, Кара! — От тяжелого маминого дыхания у меня перехватило горло, и руки зачесались нажать на отбой. — Ты не имеешь права позволять себе такие выходки! Когда вернешься, я потребую письменного отчета о том, как ты добыла алкоголь, где шлялась вместо школы и с кем. Мне нужен полный список имен. Ты меня поняла? Даже если ты ходишь в их школу, ты им не ровня. Ты должна быть лучше их, Кара. — В ее голосе слышалась небывалая дрожь, не от гнева и не от расстройства. Маму мучило чувство, которое она всегда умело от меня скрывала: страх. — Ты слышишь меня?
— Слышу, — ответила я.
— Немедленно домой!
5
Я отключилась только после того, как она положила трубку. Поезд остановился на станции «Лоуренс-Уэст». На противоположных путях стоял с открытыми дверями состав, направляющийся на юг. Мальчик в белой рубашке дергал маму за рукав:
— Почему мы так долго не едем?
Я бы успела. Стоило сейчас вскочить и перебежать платформу, и я бы успела запрыгнуть в обратный поезд и поехать назад в центр, домой. Но я не шевелилась, глядя в окно на открытые двери, на пассажиров, набившихся в вагон, раздраженных и нетерпеливых. Я не отрывала от них взгляда, даже когда мой поезд тронулся, отошел от «Лоуренс-Уэст» и покатил к следующей остановке. А я так и сидела, уставившись в ту же точку, где раньше были открытые двери.
Жареный плантан
1
Бабушка звонит нам пятый раз за неделю и бессвязно пересказывает на автоответчик свой сон, в котором видела «пташку». Мама распахивает глаза и посылает меня к ней домой узнать подробности; со снами не шутят. Если человеку приснился кто-то из членов семьи, то он обязан сообщить об этом, иначе навлечет на родственника беду. Но когда я выхожу через турникеты из метро, ноги несут меня в другую сторону, не к бабушкиному дому и даже не в ее квартал. Перспектива выслушивать невнятную болтовню о пророческой силе снов пригвождает меня к Эглингтон-Уэст. Меня завораживает одновременно знакомый и чужой район, в котором я когда-то жила и где не бывала уже два года, с семнадцати лет.
Здесь ничего не изменилось.
Оживленные улицы по-прежнему никогда не отдыхают, никогда не погружаются в тишину. Выхлопные газы полностью вытесняют свежий воздух, из пролетающих мимо машин грохочет регги или сока с такими агрессивными басами, что я ощущаю вибрацию под ногами. Я смотрю строго вперед и быстро миную витрины магазинов, возле которых парни, как обычно, играют в кости и цепляют девчонок, подбираясь и воздерживаясь от улюлюканья только в тех случаях, когда мимо шествуют матери или тетушки из церкви.
Я заворачиваю в кафе, где играет рутс-регги для стариков, беру курицу с рисом по-ямайски и устраиваюсь у окна, разглядывая прохожих и стучащих костяшками домино мужчин, которые сидят на ящиках и смеются над своими тупыми шутками. Может, мимо случайно пройдет Рошель? Я сто лет не разговаривала с подругами детства, но с Рошель мы поддерживали отношения дольше других. Последний раз мы поздравили друг друга с поступлением в университет, с началом новой жизни, а потом уже забывали делиться свежими впечатлениями. Я даже не знаю, живет ли она еще на Хоупвелл-авеню или переехала поближе к кампусу, но от возможности увидеть ее приятно волнуюсь.