Маме я говорю, что у бабушки мне не открыли дверь. Она замечает мне, что после выхода на пенсию ее мать почти всегда дома, потом звонит сама бабушка, уверяя, что никто не приходил, но я все равно продолжаю настаивать на своей лжи. После шестого сообщения бабушки на автоответчике мама снова посылает меня к ней.
2
Когда я училась в начальной школе, по воскресеньям мама отправляла меня к бабушке, чтобы та сводила меня в церковь. Мама с трудом натягивала на меня бархатное или атласное платье и, усаживая на диван, чтобы надеть колготки, говорила:
— Веди себя прилично, тебе понятно?
— Да, мама.
— Яне шучу, Кара. Если бабушка пожалуется, что ты грубишь, я тебя отшлепаю. Ясно?
Я кивала.
— Хорошо. Тогда поцелуй меня.
Мы с мамой тогда обитали на Белгрейвия-авеню, а бабушка жила на соседней Уитмор-авеню, и мы обычно встречались с ней на веранде ее коттеджа в половине восьмого утра. Сдав меня с рук на руки бабушке и едва кивнув ей одновременно и в знак приветствия, и в знак прощания, мама возвращалась домой спать. Она часто говорила, что может полноценно отдохнуть только по воскресеньям; что учеба, работа в офисе и визиты в школу безжалостно съедают ее жизнь, а по вечерам к ней пристаю я, требуя внимания и отбирая остатки сил. Поэтому в воскресенье ей необходимо прийти в себя — еще одна причина, почему я должна слушаться бабушку.
Когда мы с бабушкой ехали на север в церковь, придирки лились рекой уже в вагоне метро. «Перестань качать ногой», «Хватит подтягивать колготки», «Прекрати петь эту песню; сегодня день Господень, и мы поем только церковные гимны». Поначалу я терпела, но в церкви начинала баловаться, жаловалась на духоту, гонялась за мальчишками, дергала перья и банты широкополых шляп, маячивших передо мной. Замечая мои шалости, бабушка твердила: «Не проказничай; Бог хочет, чтобы ты была хорошей девочкой, а не хулиганила, как сорванец». Я что-то бормотала в ответ, а она подводила меня к своим подругам, каждый раз к разным, и я топталась позади, поглядывая, как другие дети играют в пятнашки.
— Кара… Кара! Расскажи сестре Иде, кем ты хочешь стать.
— Педиатром.
— Вы слышали? — говорила бабушка. — Моя внучка собирается стать педиатром. Учителя считают ее очень смышленой. — Она ласково мне улыбалась, а я надувала губы и дергала ее за платье: пойдем домой.
По воскресеньям мне нравилась только вторая половина дня. После церкви мы возвращались в квартал Эглингтон-Уэст и Марли, где бабушка вела меня в кафе «У Рэнди» есть жареные ямайские пирожки с мясом и кокосовые булочки. На обратном пути домой она со мной почти не разговаривала, что меня вполне устраивало. Переодевшись в домашнее платье и разогрев для меня обед, бабушка готовила ужин и делала уборку, и навязчивый стрекот пылесоса заглушал все звуки в доме.
Мама забирала меня ближе к вечеру, и к тому времени я уже была накормлена — обычно курицей карри с рисом или рагу с клецками (аки и соленую рыбу, которые к нему подавались, я никогда не ела). Провожая нас, бабушка вручала мне плошку из-под маргарина с остатками еды; мама никогда не напрашивалась на ужин, а бабушка никогда ее не приглашала. Скоро прощание с бабушкой стало для меня любимым воскресным событием, а еще через некоторое время я начала умалять маму больше не отправлять меня туда.
3
Бабушкина улица находится совсем рядом с Эглингтон-Уэст и Марли, в небольшом жилом квартале, прячущемся позади магазинов и окруженном кленами. Ее коттедж выглядит совсем как прежде: крашеное бледно-голубое крыльцо, коврик с надписью «Иисус видит тебя», черная асфальтовая подъездная дорожка с пятнами масла, вытекшего из дедушкиной машины. Изменилась только лужайка. Раньше газон загромождали щиты с лозунгами избирательных кампаний всех подряд партий, которые бабушка отказывалась убирать даже после выборов. Мне они особенно не мешали, меня скорее забавляло, как голубые плакаты консерваторов, красные — либералов и рыжие — Новой демократической партии пестрят на фоне зеленой травы, но мою маму вся эта агитация бесила. Каждый раз, когда мы покидали дом, она, кажется, надеялась, что в наше отсутствие щиты исчезнут. Но к следующему визиту все оставалось по-прежнему, и мама снова приходила в ярость.
— Зачем так много плакатов? — кричала она, врываясь в кухню и размахивая руками за спиной у бабушки.