Вонзая нож в плантан, бабушка перестает хмуриться, и я невольно восхищаюсь, как ловко она снимает шкурку. Эта церемония всегда меня поражала: ни следа усилий, лезвие скользит как по маслу. Когда я чищу плантаны, нож вязнет в жесткой кожуре, но в бабушкиных руках все выглядит легко и просто, словно овощ очищается сам собой. На лице у бабушки появляется странная беспечность, отчего мне становится неловко. Шкурка падает на стол, и бабушка начинает нарезать плантан длинными ломтиками. Лучше бы она просто накромсала его кружочками, как я люблю, но я только тяжело вздыхаю: какая разница, я все равно здесь ненадолго. Куски плантана с шипением падают на сковородку в кипящее масло.
— Я знаю, ты теперь такого не ешь, — замечает бабушка, двигая ломтики вилкой.
— Иногда ем.
Бабушка хрипло смеется.
— Когда? Твоя мама не учит тебя готовить, да она и сама не умеет. Пусть у меня нет образования, но готовить я мастерица.
— Никто и не говорил про образо… — Я снова вздыхаю. — Да, бабушка.
— Я бы могла тебя научить, могла бы, да. Но ты никогда меня не навещаешь.
— Я больше не бываю в этом районе.
Она выключает плиту и переставляет сковороду с передней горелки на заднюю, освобождая место для второй сковороды, где будет жарить яичницу.
— Болтунью? А, я помню, ты ведь любишь глазунью, да?
— Бабушка, я… Да, глазунью.
Она разбивает скорлупу о край сковороды, и немедленно появляется характерный запах яичницы. Часы на стене показывают, что прошло всего семь минут.
— Кара, достань из шкафа корицу, — командует бабушка таким грубым тоном, что я чуть не предлагаю ей сделать это самой. Но она всегда так разговаривает.
Я захожу в кухню и открываю дверцы шкафа, который висит над раковиной. У этого дома странное свойство: ступая из прихожей в кухню, словно пересекаешь безопасную линию и отрезаешь себе путь отхода, — а потому я изо всех сил стараюсь выглядеть спокойной, стараюсь не показать, как колотится сердце. Я протягиваю бабушке корицу, и она посыпает ею плантан.
— А тростниковый сахар?
— Что ж, и сахаром посыплем, — соглашается она с неким намеком на улыбку в уголках рта.
Еще в детстве я удивлялась, как ей удается готовить на глаз, никак не отмеряя ингредиенты, и без единой кулинарной неудачи; этот секрет я так и не разгадала. Бабушка посыпает жарящиеся кусочки сахаром и переворачивает их.
— Как тут в районе? — спрашиваю я. — Выглядит вроде неплохо.
— Благодари Бога, что добралась без приключений.
— Тут и раньше было безопасно.
— При чем здесь безопасность? Просто я знаю, что мальчиков надо приучать к дисциплине, — отвечает бабушка, хлопоча над яичницей.
4
Второй раз мы жили у бабушки всего пять месяцев, но даже после того, как оставили ее коттедж и уехали в центр, я часто оказывалась в квартале Эглингтон-Уэст, гуляла от Марли до самой Кил-стрит. Там, куда мы с мамой перебрались, в кафе не продавали курицу по-ямайски, а в парикмахерских не умели заплетать африканские косички. Кварталы вокруг школ, где я училась, были заняты сетевыми ресторанами фастфуда и музыкальными магазинами, из чьих окон орали хит-парады последней недели. Даже крупный парфюмерный гипермаркет не оправдывал ожиданий. На полках стояли ряды муссов для увеличения объема с белыми тонкогубыми лицами на упаковках. В одном месте я спросила средство для разглаживания волос, и продавец посоветовал мне съездить в западную часть города.
— По крайней мере, в нашей базе указано, что там этот товар есть, — добавил он.
Когда я по субботам наведывалась в прежний район — в здешнюю парикмахерскую или чтобы встретиться с подругами, — мне ни разу не пришло в голову пройти чуть дальше, за магазин, к бабушкиному дому. Я даже не боялась встретить ее на улице: за продуктами она всегда ходила по воскресеньям после церкви, а в остальные дни трудилась на двух работах в пригороде и домой приходила не раньше полуночи.
Но однажды летом я случайно наткнулась на нее. Стоял жаркий июльский день, я была в бирюзовом сарафане длиной до лодыжек, но с глубоким вырезом. Когда я проходила мимо магазина футболок, у которого собрались ребята, один из них привязался ко мне, а остальные громко подбадривали приятеля, крича мне:
— Ну чего ты, он хороший парень! Дай ему свой телефон, красавица!
Я не заметила приближения бабушки, но внезапно она оказалась рядом и еще более громким и грубым голосом, чем у ребят, окликнула меня: