Во времена императрицы Елизаветы Петровны Россия приняла участие в Семилетней войне, в ходе которой был разбит доселе непобедимый король Пруссии Фридрих II и занята Восточная Пруссия. Здесь впервые проявили себя будущие великие полководцы Румянцев и Суворов.
Во времена Елизаветы Петровны жили и творили великий русский ученый Ломоносов, архитектор Растрелли, поэты Сумароков и Тредиаковский, создатель русского театра Федор Волков.
А что же Елизавета? Насколько велик ее личный вклад во все это? Если сказать честно, то правительницей она была никудышной. По большому счету Елизавета была типичной русской барыней, которую в первую очередь интересовали развлечения, наряды и удовольствия. Лень ее была феноменальной. Случалось, что, подписывая важнейший государственный документ, она выводила пером первую часть своего имени «Ели…», а его вторую часть «…завета» дописывала лишь через полгода.
Но у нее хватило ума подобрать талантливых государственных деятелей, которые фактически руководили всеми делами Российской империи, и не вмешиваться в их работу. Что ж, возможно, в этом и заключается талант правителя огромной страны.
Умерла последняя русская императрица 5 января 1762 года. После нее на Российский престол взошла Гольштейн-Готторпская династия, которую по привычке называли в России династией Романовых.
Из участников переворота, ворвавшихся в Зимний дворец и арестовавших правительницу Анну Леопольдовну и ее мужа, Елизавета создала суперэлитное подразделение, получившее название Лейб-кампании. Всего лейб-кампанцев было 364 человека. Командиром (капитаном) этой роты стала сама императрица, поручиками – граф Алексей Разумовский и Михаил Воронцов. При этом поручик Лейб-кампании был приравнен к чину армейского генерал-лейтенанта, а прапорщик – к армейскому полковнику. Сержант Лейб-кампании – к подполковнику, капрал – к армейскому капитану, а рядовой – к поручику.
Все лейб-кампанцы получили потомственное дворянство и гербы. В 1749 году для размещения Лейб-кампании был отведен Зимний дворец Петра I. Он находился на месте современного Эрмитажного театра. Все содержание на Лейб-кампанию отпускалось из придворной конторы. Во время коронаций и при других торжественных случаях лейб-кампанцы надевали кавалергардские мундиры и несли придворную службу кавалергардов.
4 (15) сентября 1755 года.
Российская империя, Санкт-Петербург
Вице-канцлер граф Михаил Илларионович Воронцов
Для приватной беседы я предложил Ивану Ивановичу Шувалову встретиться в таком месте, где нас не могли подслушать клевреты моего личного врага канцлера Бестужева. Этот мерзавец старательно собирал слухи и сплетни о честных и верных слугах ее императорского величества, а потом ловко подсовывал их государыне. Немало людей пострадало от этого. Среди попавших в немилость императрицы были и те, кого Бестужев называл своими друзьями. Ну, прямо как Иуда Искариот с его поцелуем в Гефсиманском саду.
Правда, против Шувалова Бестужев пока ничего не может сделать. Ведь Ивана Ивановича недаром называют «ночным императором». Но это пока. Ведь на что силен был Жан Лесток – цесаревна Елизавета считала его своим задушевным приятелем, а Бестужев поначалу вертелся вокруг француза, как кот вокруг блюдца со сметаной. А потом собрал все свои кляузы, да и выложил перед царицей. И загремел Жано прямиком в Тайную канцелярию на дыбу. Слава богу, что императрица наша Елизавета Петровна поклялась, что не подпишет в свое царствие ни одного смертного приговора. И вместо плахи ждала Лестока ссылка в Великий Устюг. Там он и сейчас сидит, дрожа как лист осины, боясь, что про него при дворе кто-то вспомнит.
Так что от греха подальше мы решили переговорить с Иваном Шуваловым в доме его старого приятеля профессора Академии наук Михаила Ломоносова. Тот жил на Васильевском острове в квартире из пяти комнат, которую Академия предоставила ему и его семье. Дом, ранее принадлежавший генералу Бону, был одноэтажный, с каменным фундаментом и деревянными стенами.
Иван Шувалов, любитель ученых и меценат, сейчас вместе с профессором Ломоносовым занимался созданием университета в Первопрестольной. Потому визит «ночного императора» к своему ученому другу не должен был никого удивить или насторожить. Ну, а я, как приятель Шувалова, из любопытства решил его сопроводить к профессору, который после скандала в Академии сейчас находился вроде бы как не у дел.