Это прозвучала до того откровенно, что мы оба замолчали, потрясенные моей храбростью. Но я уже струсила и добавила:
— Я была уверена, что ты мне поможешь.
Он не сразу спросил:
— Разве кто-нибудь знал, что я здесь?
Я наморщила лоб, чего вообще-то стараюсь не делать, но сейчас мне нужно было изобразить, что я силюсь припомнить:
— Кто-то знал… Кто-то же сказал мне об этом… Я не помню кто.
— Неважно. Мне… Мне приятно, что ты поверила в меня, Алисия.
— И я не ошиблась.
Кевин вздохнул:
— Но я пока ничем не помог тебе.
Я, наконец, смогла улыбнуться:
— Ты угостил меня ужином. До сих пор я терпеть не могла рис.
Его смех звучал лучше всех праздничных колокольчиков:
— Рад услужить! Что я еще могу для тебя сделать?
«Неужели ты не догадываешься что?» — Я смотрела на него с мольбой, но Кевин, похоже, и не пытался догадаться.
Ему просто нравилась праздничная атмосфера ресторанчика, она отвлекла его от мрачных мыслей, и он весь светился радостью, которую, как выяснил, можно получать от простых вещей: вкусной пищи, ни к чему не обязывающего разговора, дрожащего перед глазами легкого пламени свечи…
Если б Кевин был влюблен в меня, то сейчас чувствовал бы себя счастливым. Конечно, при условии, что ему было бы известно, что и я влюблена в него.
— Ты когда-нибудь пел рождественские гимны? — зачем-то спросила я, хотя думала совсем не об этом.
Он приподнял брови:
— Не помню, чтобы я вообще когда-нибудь пел. По-моему, у меня и слуха-то нет.
— Но ты хотя бы попробуй, — провокационно предложила я.
Мне так хотелось, чтобы он раскрылся передо мной полностью! Я готова была и сама запеть с ним за компанию, если б ему этого захотелось. Но Кевин только со смехом помотал головой:
— Даже не проси! Санта-Клаус не простит мне испорченного вечера.
И прорычал басом:
— Я буду проклят во веки вечные! Ты этого хочешь, коварная?
Я ответила ему со всей возможной искренностью:
— Я хочу, чтобы ты был счастлив, Кевин.
Его веки часто забились, будто в лицо резко пахнуло ветром. Глядя в сторону, на пламя свечи, отчего глаза его сделались теплее, Кевин натянуто произнес:
— А ты, оказывается, добрее, чем кажешься. Это приятно. Спасибо, Алисия.
Его слова здорово задели меня:
— Я выгляжу злюкой?
— Как и все красивые женщины.
— Кевин! — возмутилась я. — Да ты, как выясняется, женоненавистник?!
Он посмотрел на меня с изумлением:
— Да что ты! Просто…
Я потребовала продолжения:
— Что — просто?
— Разве на самом деле это не так?
И тут до меня, наконец, дошло, что он назвал меня красивой. Я так и обмякла:
— Кевин, если я хочу, чтоб ты был счастлив, это вовсе не значит, что я добрая. Я же не всем на свете желаю этого. Есть у нас на факультете некоторые личности, которым… — Пришлось тряхнуть головой, чтобы неприятные видения рассеялись. — Но ты, Кевин…
Господи, я уже почти объяснилась ему в любви, а он опять ничего не понял.
— Не думаю, что сейчас я смогу испытать что-то похожее на счастье, — угрюмо заметил он.
— Почему, Кевин? Это из-за твоих родителей? Но нельзя же позволять их отношениям портить себе жизнь! Они сами создали свою, им и расхлебывать.
Он слегка улыбнулся, опустив глаза, хотя улыбка вышла грустной:
— Это не из-за них.
У меня замерло сердце:
— Кевин, ты… Ты все-таки в кого-то влюблен? И это делает тебя несчастным?
Мне сразу же захотелось крикнуть: «Не отвечай! Не говори мне этого! Я не хочу знать». Но вопрос уже прозвучал, и Кевин услышал его.
Оторвавшись от созерцания свечи, он вдруг посмотрел мне прямо в глаза.
— Ты права. Я уже давно люблю одну девушку. Одну прекрасную девушку.
Мне удалось аккуратно положить вилку. Я боялась, что она выпадет из руки, но нервы у меня оказались крепче, чем я думала.
— Тогда в чем же дело? — спросила я. — Она не отвечает тебе взаимностью?
Это прозвучало как-то несовременно, да и голос был не совсем моим. Но Кевин, кажется, ничего не заметил.
— Она и не подозревает ни о чем, — ответил он и опять перевел взгляд на огонь.
— Почему же ты ей не скажешь?
Мной внезапно овладела жажда самопожертвования: все сделать ради его счастья, через саму себя перешагнуть — разве не это есть любовь? Мне ведь никогда не хотелось заполучить его любыми средствами. Подавшись к нему через столик, я тихо спросила:
— Хочешь, я поговорю с ней?
Ему отчего-то стало смешно.
— Нет, Алисия! Ничего не получится.
— Почему? Я понимаю, что она не здесь, но когда мы вернемся… Разве мы не друзья, Кевин?