2
Неожиданно и долгожданно ветер донес до меня ее зов, чудом пробившийся сквозь волнение моря:
— Кевин!
Три года я вынашивал этот звук в мечтах. Три года я сам шептал по ночам, пытаясь услышать в своем голосе интонации Алисии: «Кевин!» И вот — сбылось. Если только это не ветер подшутил надо мной.
Я обернулся. Она махала мне рукой, призывая вернуться. Меня поразило, как далеко я успел уйти. Как долго они разговаривали… Как раз в тот момент меня впервые охватило это немного путающее ощущение, будто из-под ног уходит земля. Но тогда я не понял истинной причины этого.
Стараясь особенно не спешить, так как не было похоже, что Алисии нужна помощь, я пошел назад. Отец не смотрел в мою сторону, он продолжал работать, что-то напевая под нос, — я различил это приблизившись. И я невольно испытал благодарность за то, что он не смеется надо мной — изгнанным и возвращенным.
То, что я увидел с другого ракурса, было не менее прекрасно: борясь с теплым ветром, Алисия чуть подалась вперед и была похожа на маленькую, отважную сирену, ведущую вперед огромное судно. Я хотел бы уплыть на нем подальше от этого цветущего и благоухающего берега. Не только от своего отца, от всего мира.
— Я скоро закончу, — сообщил отец, когда я приблизился достаточно.
Мне захотелось проявить великодушие:
— Я не тороплю.
— У Алисии закружилась голова.
По его тону стало ясно, что он не доволен этим. Избалованная американская студентка мешает его работе. Тогда и он не понимал еще, что происходит.
— Она уже устала с непривычки…
Отец взмахнул рукой:
— Все! На сегодня хватит. Что-то уже вырисовывается… Можете веселиться, дети мои.
Это была очередная бестактность с его стороны, но Алисия и бровью не повела. Казалось, отец не раздражал ее так, как меня.
Проводив его взглядом, который, наверное, не понравился бы ему, я спросил:
— Ну, как тебе работать моделью?
— Ничего, — отозвалась она рассеянно. — Наверное, в студии позировать скучнее.
— Наверное. Я не позировал.
Алисия рассмеялась. Смех у нее совсем девчоночий — открытый и звонкий. Мне кажется, что точно так же она будет смеяться и в пятьдесят лет. Неужели ей когда-нибудь исполнится пятьдесят?
— Пройдемся? — Она указала головой вдоль кромки воды и вдруг остановилась. — Вот опять! Тебе сейчас не показалось, что нас качнуло? Даже ноги подкосились… Наверное, это близость моря так на меня действует? У меня может начаться морская болезнь на берегу?
— Вряд ли. У меня, кстати, тоже, с головой творится что-то неладное.
— Это из-за вчерашнего придурка, — сказала она убежденно. — Меня всю ночь мучили кошмары.
— Странно…
— Что именно?
— Ты проснулась и сказала: «Слава Богу!» И что мол, ты подумала, будто тебе это только приснилось. Так это ты о Форстере говорила.
Она непритворно возмутилась:
— С ума сошел?! Просто под утро мне приснилось… кое-что другое. Вот я так и сказала. Форстер! Придумал же! Это как раз и был мой кошмар.
— Ну, извини. Он ведь красивый мужик.
— Просто потрясающе красивый! — согласилась Алисия, не понимая, что бьет меня прямо по сердцу. — Но псих полный. От таких нужно держаться подальше…
Она улыбнулась мне:
— А ты, наверное, вообще не спал?
Я заверил, что спал, но Алисия усомнилась:
— В кресле-то? Разве можно уснуть в кресле?
— Отец храпел всю ночь…
— Ну, ему-то все нипочем! Ты не скажешь мне, почему он так не хочет возвращаться домой?
— Не домой. Он не хочет жить в Америке.
Она спросила с трогательной обидой в голосе:
— Почему?
Может, следовало пощадить ее патриотические чувства, но я решил сказать ей правду:
— Он презирает все американское. Снобизм. Притворство. Самонадеянное вмешательство в жизнь любой из стран этого мира. Тебе самой это по душе?
Алисия ушла от ответа:
— Они разведены? Твои родители?
Это была больная тема, но Алисия спросила об этом с таким подкупающим простодушием…
— Он почему-то не хочет разводиться. Он шантажирует мать, понимаешь?
— Нет. Каким образом?
— Говорит, что не даст денег моим сестрам на обучение, пока мать не переедет к нему. Сюда.