Хмурюсь, от того что внутри снова колет. Все плохое — это Ви Эйра, три года ада, бесконечная череда хозяев и я в их числе. Как только придет срок, он повернется и уйдет, не оглядываясь и ни о чем не жалея.
Проклятье. От этих мыслей не уйти, не отвлечься. Скатываюсь в эту пропасть раз за разом.
— В общем, справляйтесь. Сидите тише воды, ниже травы и никакой самодеятельности! — смотрит на меня исподлобья, намекая на наш безрассудный выход в свет, благодаря которому у Марики появились фотографии Тимура без браслетов в общественном месте.
— Хорошо, — измученно улыбнулась в ответ, — мы постараемся.
— Все, давай, удачи. Еще созвонимся.
— Непременно.
Барсадов отключился. Я пару минут посидела за столом, допивая уже остывший кофе, а потом покинула кабинет.
На кухне сидели все те же действующие лица. Им заняться, что ли, нечем?
Я так надеялась, что удастся побыть одной, а тут снова встречают две пары настороженных карих глаз:
— Ну, как? Удачно? — сразу начал Лазарев.
— Все хорошо. Обсудили, поговорили. Получила небольшой нагоняй, а так в принципе в норме.
— Что это за субъект загадочный, что заставил всех прыгать на задних лапках? — лениво поинтересовался Тимур.
Я грустно посмотрела в его сторону и лишь пожала плечами:
— Это очень важный… дядька. Когда-нибудь расскажу про него.
— Не то чтобы я сгорал от любопытства, — отмахнулся Тимур, — просто не понятно, как ему это удалось. И с чего он так подхватился, что напряг самого префекта? Поклонник?
Интересуется со снисходительной улыбкой, а у меня ладони на нервной почве становятся потными.
Эх, Тимка, знал бы ты кто стоит за моей спиной, и отводит от нас грозовые тучи! Он ради тебя горы свернет, раздавит любого, кто перейдет дорогу. А я здесь вообще не причем, просто случайный статист. Эпизодическая роль.
Глава 7
Никита должен был пробыть с нами еще три дня. Чем ближе становилась дата его отъезда, тем грустнее становилось мне. Что ни говори, но у Лазарева была отличная черта: он всегда умел отвлекать меня от тяжких дум. Его оптимизм вкупе с бьющей ключом энергией не давал мне зажаться, сомкнуть створки и уйти в себя.
Именно благодаря нему я практически не оставалась вдвоем с Тимуром. Это хорошо. Очень хорошо, потому что я пока не готова. Не получается полностью держать под контролем эмоции, взгляды. Мне нужно время. Хоть чуть-чуть. А еще лучше, что бы Никитка взял, и как по волшебству, остался с нами до самого конца. Потому что без него страшно.
Только это мечты нелепые, не имеющие никакого отношения к действительности. Любимый друг уезжает к себе, оставляя меня наедине с Тимуром, и, что хуже всего, наедине со своими чувствами и мыслями.
— Ну что, Василиса Андреевна, — бодро произнес Лазарев, бесцеремонно заваливаясь в мою комнату, — как настроение?
— Супер, — проворчала, едва оторвав взгляд от книги, и подвигаясь в сторону, освобождая ему место.
— Что-то не вижу радости в прекрасных очах, — скептично ухмыльнулся, бесцеремонно плюхнувшись на кровать рядом со мной.
— А чего радоваться-то? Ты завтра утром уедешь, а мне здесь еще два месяца одной сидеть.
— Почему одной? У тебя Тимур под боком.
Пренебрежительно фыркнула, всем своим видом показывая отношение к этому субъекту. Показное отношение, липовое. Лазарев лишь покосился в мою сторону, но промолчал. Правда, молчание было недолгим.
— Кстати, я как раз пришел поговорить насчет твоего подопечного.
Внутренне подбираюсь. Не хочу говорить о Тимуре. И думать не хочу. Слишком все сложно, все на грани. Только Никиту, похоже, это не волнует. Совершенно.
— Ты когда собираешься рассказать ему об освобождении? — спрашивает, забирая у меня книгу, в которой пытаюсь скрыться от неприятного разговора.
— А я собираюсь?
— Разве нет? — в глазах искреннее изумление.
— Не знаю, — пожимаю плечами, принципиально не глядя на друга, чтобы он не смог ничего разобрать в моем взгляде.
— Мысли же какие-то все равно есть по этому поводу.
— Допустим, — тянусь за книгой, но он поднимает ее выше, так что не дотянуться. Недовольно смотрю в его сторону, но Лазарева это мало волнует. Вернее совсем не волнует.
— Ну, так озвучь, — приваливается спиной к стене и, сложив руки на животе, смотрит в мою сторону преданными глазами. Дурень.