Пролог
И снова ночь, и духота, и жаркие тела. И сама я вся в огне. Комната огромная и освещается по периметру несколькими факелами, свет их настолько скуден, что лиц своих партнеров разглядеть не могу, лишь силуэты. Проще закрыть глаза и отдаться ощущениям их жарких прикосновений и терпких запахов. И только стук крови в ушах. И движение мягких губ по моим губам, и скольжение влажного языка по позвонкам между лопаток. И жаркие жадные руки, притягивающие за затылок ближе, скользящие по бедру. И другие, сжимающие грудь, проникающие между ног. И непереносимое желание, чтобы горячая твердость, прижимающаяся к животу, и та, что только чуть-чуть прикасается к бедру, оказались внутри. Желание настолько сильное, что сквозь сминаемые губы вырывается нетерпеливый стон. Нескончаемая пытка и я как натянутая до предела струна. Ну же, прямо сейчас…
Снова сон… или уже не только сон?
Глава первая
И снова широко раскрытые в темноте глаза, и судорожный вздох. Снова вся в поту, жадно хватаю ртом воздух и сжимаю в кулаках простыню. И первый разочарованный всхлип. Еще до конца не осознала, но ведь опять только сон.
С тихим стоном приподнимаюсь среди сбившегося одеяла и смятой влажной простыни. И снова слезы. Сколько можно? Как же не хватает их прикосновений наяву. Как же разрывает от неудовлетворенного желания.
Ночь Одинокой Луны – ночь вещего сна для меня, ночь моего кошмара.
И как обычно забираюсь в заранее наполненную ванну, в остывшую воду. А потом, кутаясь в огромное полотенце, возвращаюсь в спальню и, вздрагивая от холода, сворачиваюсь под одеялом. Услужливая Пэм уже перестелила и согрела постель.
Еще целый месяц до следующего сна. Всего лишь месяц.
Утром комната наполняется прислугой. Меня моют, одевают, причесывают, накрашивают. Себя настоящую я вижу только перед сном, и раз в месяц ночью. И такой я себе нравлюсь гораздо больше. По утрам, окончательно проснувшись, вижу в зеркале уже леди Элизабет М. Солсбери. Ту, какой меня знают все, включая моих родителей. Меня, без всей этой утренней суеты, повторяющейся перед обедом, и по вечерам, если предстоит очередной бал, прием и прочее-прочее, знает только прислуга. Да и то, они воспринимают меня частями, только теми, что вверены их заботе. Себе я не принадлежу. Отец решает, что мне читать и как мне думать, с кем встречаться, чем можно заниматься и увлекаться. Мама решает, как мне выглядеть, как себя вести, что есть и сколько. А вскоре все эти хлопотные заботы должны будут перейти к моему будущему мужу, выбранному для меня, конечно же, отцом. И стану я леди Элизабет М. Хэйг. Сомневаюсь, что после свадьбы в моей жизни произойдут сильные перемены.
Меня перестают трогать, прислуга склоняется и бесшумно покидает комнату. Смотрю на себя в зеркале.
Ослепительно красива. Русые волосы собраны в высокую прическу, несколько локонов обрамляют бледное лицо. Умело нанесенная косметика подчеркивает мою красоту. Бежевое платье с завышенной талией и рукавами фонариками выгодно преподносит изящную фигурку. Длина до колена не скрывает стройные ноги в глухих белых чулках и замшевых туфельках. Маленькие бриллиантовые серьги, подвеска на тонкой цепочки - позволительны в первой половине дня, а кольцо с огромным камнем, подаренное Робертом на помолвку, делает руку неподъемно тяжелой. Кукла. Искусственная кукла с большими пустыми серо-голубыми глазами.
Глубоко вздыхаю, прежде чем оживить свое отражение в зеркале. Один вздох, и голова игриво чуть приподнимается. Еще один вздох и оживают руки, чуть оглаживая платье. Еще вздох и пухлые губы в бледно-розовой помаде чуть трогает улыбка. Еще один вздох и в глазах появляется блеск. Не от радости жизни, от непролитых слез. И вот из зеркала на меня смотрит леди Элизабет М. Солсбери. Такой она останется, пока вечером не закроется дверь за последней служанкой.
Привычный утренний маршрут по великолепию золотой клетки. Коридор второго этажа до лестницы, под каблуками мягкий ковер. На лестнице левой рукой по гладкому и холодному мрамору перил. На первом этаже вначале звонкий змеевик пола, потом предательски скользкий паркет малой столовой. Отец на своем месте во главе стола. Легкий поцелуй в его гладковыбритую щеку и сажусь по правую от него сторону. Входит такая же как я искусственная мама, рассеянно пожелавшая нам доброго утра. Она садится напротив отца, бесконечно далеко и от него, и от меня, и это вовсе не из-за длины стола. Я бы вполне могла обойтись без этих совместных завтраков, но не я здесь решаю.