– Мой отец погиб в Маунт-Иде, но мог погибнуть где угодно, где только есть мерзавцы, которым нравится грабить других людей, а такие есть повсюду на земле. Он не имел никакого отношения к Хот-Спрингсу. Это совсем другая история, и не верь ты никаким слухам. Тут дело в деревенских парнях, которые любили повсюду ходить с дробовиками.
– О, Эрл, ты совершенно не умеешь лгать. Ты снова отправляешься на войну, потому что война – это то, что ты лучше всего знаешь и больше всего любишь. А меня ты собираешься оставить в Форт-Смите, где я никак не смогу связаться с тобой, и мне останется только сидеть и ждать, не притащится ли кто-нибудь с телеграммой и не скажет: о, миссис Суэггер, штат Арканзас скорбит вместе с вами, потому что ваш муж Эрл погиб. Но не расстраивайтесь, все в порядке, он был настоящим героем, и вот вам еще одна позолоченная железка, которая вознаградит вас за эти неприятности.
– Джуни, клянусь тебе, ничего со мной не случится. А даже если и случится... ну, черт возьми... в общем, ты получишь пять тысяч, и ты самая красивая девчонка во всем Форт-Смите, и тебе не нужно будет продолжать ютиться в хижине. К тому времени, когда кончится вся эта неразбериха с жильем, ты, вероятно, сможешь подыскать себе хорошую квартиру. Скоро все наладится, клянусь тебе.
– А кто вырастит твоего сына?
– Моего... Но у меня же нет сына.
– Может быть, это дочь. Неважно, он это или она, но оно растет у меня в животе.
– Господи, – сказал Эрл.
– Я не стала говорить тебе до окончания церемонии, потому что хотела, чтобы ты не отвлекался ни на что другое. А потом ты ушел, и тебя не было весь день.
– Мне очень жаль, милая. Я даже и подумать не мог.
– А чего еще, по-твоему, нужно было ожидать? Или ты думаешь, что можно по четыре раза в неделю укладывать меня в постель и не получить ребенка?
– Мне казалось, что тебе нравится ложиться со мной в постель.
– Я люблю это. Ты когда-нибудь слышал, чтобы я сказала «нет»?
– Нет, мэм, вроде бы не слышал.
– Но это ничего не меняет, не так ли?
– Я обещал им. Я сказал «да». Это значит больше денег. Лучшая жизнь.
– Подумай о своем мальчике, Эрл.
Но Эрл не мог послушаться ее. Разве можно рождать ребенка в мир, где мужчины поливают друг друга пламенем из огнеметов или идут врукопашную со штыками и прочими подручными средствами? А теперь еще эта новая штука – атомная бомба, которая может в любой момент превратить любой кусок этой проклятой земли в еще одну чертову Хиросиму. Он смотрел на лицо жены, неясным пятном белеющее в темноте, и чувствовал, как Джун отдаляется от него. Он думал о крошечном существе, растущем в ее животе, и эта мысль ужасала его. Он никогда не хотел стать отцом, он не считал себя достаточно сильным для этого.
Ему сделалось страшно. Внезапно он почувствовал почти непреодолимое желание сделать то, чего он никогда не делал во время войны на Тихом океане: повернуться, убежать, удрать, оставить все это позади.
Он как наяву увидел свое собственное безрадостное детство, состоявшее почти целиком из страха и боли. Он не хотел этого для своего мальчика.
– Я... я не знаю, что сказать, Джуни. Я никогда не думал ни о каком мальчике или девочке. У меня даже и мысли о них не возникало.
И еще одно чувство владело им, чувство, которое он так часто испытывал прежде: он снова подвел кого-то, кто любил его.
Он хотел, отчаянно желал подарить ей нечто такое, что помогло бы исправить положение. Хоть какую-нибудь мелочь.
А потом он придумал.
– Я пообещаю тебе одну вещь, – сказал он. – Твердо пообещаю. Я брошу пить.
6
Мальчишке было жарко. Мальчишка курил. Его белокурые волосы с рыжеватым оттенком наполовину закрывали плоское, словно морда мопса, лицо, которому сигарета, свисавшая из уголка рта, придавала особенно наглый вид; в сложенной чашечкой ладони левой руки, которую он поднес ко рту, покоились игральные кости.
– О, деточка, – бормотал он. – Шестерочка, сестреночка, дроченочка, утеночка, курвеночка, маманечка, говненочка, сластеночка, детка, детка, детка, детка, будь послушной деточкой, сделай, что говорит папочка, сладкая конфеточка, деточка, шестерочка!
На его лице обрисовался почти религиозный экстаз, он принялся медленно вращать крепко стиснутый кулак, а на лбу мальчишки поверх густых веснушек выступили крупные, ярко сверкавшие капли пота. Он закатил глаза, а потом и прикрыл веки, хотя, возможно, последнее было вовсе не связано с заклинанием судьбы, а вызвано раздражением от дыма «Лаки страйк», не вовремя попавшего в глаза.
– Давай, милый, давай, давай! – сказала его подруга, выглядывавшая из-за плеча мальчишки.
Она казалась лет на десять старше своего спутника, увесистые пухлые груди туго натягивали платье, подол которого был настолько короток, что открывал взорам все, на что стоило обращать внимание. Это была платиновая блондинка с накрашенными рубиново-красной помадой губами; ее серьги и ожерелье сверкали алмазами. Она прикоснулась к плечу мальчишки на удачу.
Его лицо исказилось судорогой, и он разжал кулак.
Кости бешено запрыгали по столу, и Эрл вспомнил о японском «бетти» – двухмоторном бомбардировщике, который когда-то на его глазах, подбитый, упал в море. Самолет совершенно невероятным образом кувыркался в воздухе, пару раз подпрыгнул на воде, подняв фонтан брызг, и канул в глубину. Кости, в отличие от самолета, остались на поверхности стола. Эрл снова взглянул на парнишку, который всем телом подался вперед; его глаза, полные надежды, были широко раскрыты.
– Проклятье! – в ужасе закричал мальчишка, увидев на обращенных кверху гранях маленьких кубиков три и четыре точки. Не две и четыре, или три и три, или пять и одну, которые были ему нужны. Выпали несчастные семь очков, а это означало, что он проиграл.
– Сожалею, сэр, – произнес крупье с чисто профессиональным равнодушным почтением в голосе и отработанным движением пододвинул к себе лопаточкой ставку белобрысого мальчишки – кучку двадцати-, пятидесяти– и стодолларовых банкнот.
Этот проигрыш, несомненно, значительно превышал сумму нового – и лучшего в его жизни – годового жалованья Эрла. Впрочем, мальчишка только ухмыльнулся и вытащил из кармана большой, как кулак Демпси[12], комок смятых купюр.
– Он просадил кучу денег, – сказал Эрл Ди-Эй Паркеру, который стоял рядом с ним в переполненной комнате на втором этаже клуба «Огайо», наблюдая за игрой. – И продолжает улыбаться. Откуда такой молокосос мог набрать столько «капусты», чтобы пригоршнями разбрасывать ее? И где он подцепил эту куклу – прямо с календаря?
– Там, откуда он взялся, всего этого добра хватает, – ответил Ди-Эй. – Вы ведь не часто ходите в кино, верно, Эрл?
– Нет, сэр. Времени не хватает.
– Ну так вот, этого мальчишку зовут Микки Руни. Он большой актер. Всегда играет этаких деревенских олухов, молодых парней из провинции. Он выглядит на четырнадцать, но на самом деле ему двадцать шесть, он был дважды женат и выбрасывает по десять тысяч за ночь всякий раз, когда приезжает в город. Я слышал, что игроки называют его «мистер Эй-парни-давайте-устроим-шоу!».
Эрл потряс головой, не скрывая отвращения.
– Это Америка, Эрл, – сказал Ди-Эй. – То самое, за что вы сражались.
– Давайте пойдем отсюда, – предложил наконец Эрл.
– Конечно. Но только сначала осмотритесь, запомните все как следует. Возможно, когда вы в следующий раз увидите это место, у вас в руках будет «томми».
В клубе было темно и людно. Здесь, на втором этаже, где царила игра, висела непроницаемая пелена дыма и воздух был пропитан въевшимся навсегда запахом табака. Этот запах напоминал серную вонь на Иво, а в помещении ощущалось безумие, сходное с тем, что владело людьми на очищенной от японцев прибрежной полосе, куда начали доставлять раненых и боеприпасы и где никто не имел ни малейшего представления о том, каким образом можно попасть в глубь острова. И шуму здесь было, пожалуй, не меньше, чем там.
В одном конце зала крутилось колесо рулетки, выкачивая деньги из карманов собравшихся вокруг него сосунков. Под низко висящими лампами располагалась дюжина столов, за которыми играли в покер. Вдоль стен сплошной шеренгой стояли игровые автоматы, перед которыми толпились многочисленные паломники, взывавшие к милосердию бога наживы и приносившие ему свою дань в виде никелей, даймов[13] и серебряных долларов. Но любимой игрой посетителей «Огайо» были кости; собравшиеся вокруг многочисленных столов толпы щеголей вручали свою удачу паре кубиков, которые, подпрыгивая, катились по зеленому сукну, заставляя похожие на айсберги груды денег перемешаться по столам, как правило, от игроков к крупье. А негритянская джазовая группа наяривала горячий бибоп, фортепиано выдавало сумасшедшие риффы[14], саксофон, кларнет и еще какой-то инструмент с печальным звуком вели рассказ об утраченных состояниях, проигранных любви и надеждах.
12
Демпси Джек (Вильям Харрисон Демпси, 1895-1983) – американский боксер, чемпион мира в тяжелом весе 1919-1926 гг.
14
Рифф – небольшая ритмическая фигура, часто служащая сопровождением к сольной импровизации (в джазе).