Глава 4.
«Съёбывать надо, – первое, что подумал Ник, очнувшись в карцере. – Но как съёбывать? Эта сука Виктор Романыч та ещё сука. Опять тавтология. Да какая сейчас разница?». В голове Никиты звучало странное двухголосье. «Ярославская порода рогатого скота. А Берви-Флеровский несомненно голова. Горожане и крестьяне безусловно были правы. Они думали-гадали и построили управу. Да, душевно пел Димка Леонов», – из глаза Ника скатилась скупая мужская слеза. «Так, стоп на хрен. Надо не ностальгировать, а план придумывать». Никитка глубоко задумался. Было раннее утро. Неожиданно тишину разрезал громкий рёв коровы «Муууууууууууу». Никитка выглянул через решетку на улицу. И увидел там нечто удивительное. Прямо во двор СИЗО в Коровниках входили молодые колхозницы, корова же тащила телегу, нагруженную бидонами, по-видимому, с молоком. Ник включил всё своё обаяние и сексуальность и тихонько крикнул: «Девчонкиии! Ай-да знакомиться?!» Казалось, план был обречен на провал. Но не в случае Никиты. Тот улыбнулся девчонкам своей самой обаятельнейшей улыбкой, на которую был способен. И как минимум одна, что называется, «повелась».
– А хотите, я вам щекотуна6 сделаю? А? – и Никитка заманчиво подмигнул сквозь решетку.
– Ой ли?! Все вы до обещаний скоры! А как до дела дойдёт, так в кусты! – провокационно выкрикнула одна.
– Мы, девчонки колхозные, страсть как до щекотуна охочие! – облизнулась другая.
– Ссс, слово джентльмена!
– Тоже мне жентельмен нашелся, – презрительно прыснула рыжая в платке девчуля.
– Да я клянусь! Вы мне только, девчонки, каравай с пилкой по металлу перекиньте, а уж мы с вами потом, эх-ма!
Непонятно, каким образом так получилось, но Никитке страшно фартило. У девчонок откуда-то с собой оказалась и пилка по металлу, и каравай. И пока колхозницы поили славные органы НКВД молоком, Никитка успел выпилить одну решётину, выпрыгнул во внутренний двор СИЗО в Коровниках, и спрятался в стоге душистого сена на телеге у девчат. «Бля ну я и фартовый» – констатировал Никитич. Телега двинулась.
Глава 5.
В деревне, там, где грёбаный колхоз,
Никита сплюнул, и покинул воз.
Но был немедля бабами зажат,
И обещанье вынужден сдержать.
У вдовушки одной в Испанье муж погиб,
Никитка взял, да к ней прилип, как гриб.
Он в хате у нее заночевал…
Но прежде сделал сельский карнавал.
Костерок весело потрескивал, картошечка уже была подготовлена к запеканию, сельский самогон лился рекой, а Никитка играл на гитаре и вдохновенно орал:
Из чего же, из чего же, из чего?!
Сделаны наши девчонки.
Из сифона, и из лифона, из марафета,
И из минета! Сделаны наши девчонки!
После песни Ник отхлебнул элитного сельского сэма прямо из горлышка и присел отдохнуть. Но не тут-то было. Стаей на него налетели сельские парнишки.
– Слышь, Никитич, здорово у тебя, это, того, ну, на гитаре получается бренчать, и песни у тебя хорошие, душевные, прям про нас.
Чтобы хоть как-то отделаться от доёбистых сельских чуваков, Никита предложил им научить их делать «козюлю».
– А шо такое козюля? – удивленно вскинули брови вверх колхозники.
– Ну это когда песня тебе очень нравится, все пальцы сгибаешь, кроме мизинца и указательного, и руки вверх выставляешь! И кричишь что есть мочи «рооооок»!
– Ух ты! А шо тако рок?
– Это я тебе потом расскажу, но тебе очень понравится, обещаю.
Толпа неистовствовала и начинала скандировать «Рок! Рок! Рок давай! Рок! Рок! Рок давай!». «Бля заебали. Какой рок, какие колхозники? Надо съёбывать отседова подобру-поздорову. Факеные колхозники могут меня сдать поутру». Но деваться было некуда, и Никита дал им рока, да так, что в соседнем селе слышно было, как гуляет колхозный люд в деревеньке «Дубки», что под Ярославлем.
Мое поколение молчит по углам,
Мое поколение не смеет петь,
Мое поколение чувствует боль,
Но снова ставит себя под плеть.
Мое поколение смотрит вниз,
Мое поколение боится дня,
Мое поколение пестует ночь,
А по утрам ест себя. Да!
Колхозники бесновались в экстазе, подогретые мутным самогоном, их руки были вытянуты вверх с пальцами в виде «козюли». «Вот где настоящее-то рок-поколение» – пришел к выводу Николаич.
Глава 6.
Утром Николаич проснулся с раскалывающейся башкой, трясущимися руками и диким сушняком. Рядом мирно храпела вдовушка, у которой муж погиб в Испании, доблестно сражаясь с фашистами генерала Франко. Никитка присосался к крынке молока, осушив ее полностью. Похмелился стаканчиком мутного, закурил папироску, и стал думать, как выходить из создавшейся ситуации. «Так, так, давай начнем сначала. Я зашел посрать в тубзик истфака, а очнулся уже в 37-м. Это что-то, да говорит. Здесь кроется ключ к разгадке всей истории. А история не знает сослагательного наклонения. Ан-нет, по-видимому знает. Стоп, опять не в ту сторону кумекаю. Только-то и помню с истфака хуйню всякую. Итак, тубзик истфака, тубзик истфака. Факеный тубзик. А может не тубзик? Может, конкретный унитаз? А на каком я срал? Вроде на крайнем к внешней стене корпуса. Так-с, это уже неплохо. А что, если попытаться всё повторить? Снова сесть на тот самый унитаз, снова поднатужиться… Может унитаз истфака является порталом из прошлого в будущее, и наоборот? А, на хуй? Точняк, пацаны! Дааа, историю-то вы плохо знаете» – обращаясь к воображаемым пацанам, наконец-то сделал вывод Никитка. Только сделал Никич свой вывод, как в деревне послышался рёв мотоциклетов. «Настучали всё же, суки!» – вмиг сообразил Ник. И сиганул в окно, выходящее в сторону колхозного поля.