Косынка-маковка катилась над острым лесным гребешком, исчезала и появлялась снова.
Анна Николаевна вынырнула наконец из гущи деревьев на обочину. Спрыгнула с коня, привязала повод к ветке и пошла вдоль свекольных рядков. Изредка наклонялась, выщипывала какую-то травинку и продолжала путь.
Но вдруг она остановилась, взмахнула над головою рукой.
— Бригади-ир! Эй, бригади-ир!
Ваня Сотник бросил работу и помчался к агроному.
Все подняли головы. Что там случилось?
Сердце Ваняты сжалось. Он догадался, почему сердится и размахивает руками возле Сашкиного рядка Анна Николаевна. Сашка халтурил так же, как и он. Не случайно он обставил всех и уже добрался почти до самого края поля.
Сейчас ударит, загремит во всю силу гром и над его головой. Анна Николаевна ни за что не простит. Подойдет к его рядку, взмахнет рукой и крикнет:
«Эге, брат! И ты такой, как Сашка! А ну, вали отсюда, шатун!»
Анна Николаевна что-то спрашивала Сашку. Он оправдывался, показывал пальцем на забинтованную щеку, Сотник стоял рядом, слушал. Продолжалось это недолго. Анна Николаевна прогнала Сашку с поля, а сама пошла вместе с Сотником по рядкам — по тем, где работала Марфенька, где пыхтели, не разгибая спины, рыжие братья Пыховы.
Вот она задержалась на минутку возле Ванятиного рядка, сказала что-то Сотнику и отправилась к работавшим неподалеку колхозницам.
Неужели увидела? Нет, нет. Не увидела. Иначе не прошла бы мимо. Ни за что не прошла бы!..
У Ваняты чуть отлегло от сердца. Похоже, все обошлось. Теперь он ни за что не повторит этого. Дурак! Надо же было ему… Ванята поглядел вслед уходящему агроному, потер занывшую поясницу, выругал еще раз сам себя и снова принялся за дело. Злость и досада прибавили сил. Он работал без передышки, не пропуская ни одного кустика, ни одного лишнего ростка. Сотрет ладонью набежавшие капли пота и снова жмет вперед и вперед.
Пришел в себя Ванята и кое-как отдышался только на краю поля. На взгорке дымилась, просыхая на солнцепеке, трава, над легкими малиновыми шапочками дикого клевера суетились пчелы.
Возле корявой березки сидел изгнанный с поля Сашка и перематывал вокруг физиономии повязку.
— Эй, ты, иди сюда! — крикнул он.
Ванята помедлил минуту, но все-таки подошел. Теперь ему только с Сашкой Труновым и водиться. Большего он не заслуживает.
Постоял рядом, поглядел, как мотает бинты Сашка, и ни к селу ни к городу спросил:
— Чего это тебя турнули?
— Ничего. Нюська говорит, не так прорываю. Видал такую?
Сашка завязал на макушке концы бинта, пощупал для верности повязку и сказал:
— Садись. Курить умеешь?
Ванята смолчал. Он курил всего один раз в жизни, когда нашел на речке вместе с Гришей Самохиным пачку «Казбека». Кажется, это было в третьем классе. Мать отлупила его и потом еще долго вспоминала эти проклятые папиросы и замахивалась при случае тряпкой.
— Не умеешь? — спросил Сашка. — Не бойсь, научу. Я даже в ноздрю умею. Понял?
Сашка вытащил из кармана вельветки две пожелтевшие сплющенные папиросы.
— Бери, не стесняйся…
Чиркнул спичкой и поднес дрожащий на ветру огонек напарнику.
— В себя тяни, в середку! — сказал он. Ванята потянул горький теплый дым, закашлялся и схватился рукой за грудь. Все поплыло, завертелось перед его взором — и березка, и небо, и злосчастный друг-приятель Сашка.
Ванята перевел дух, поглядел на черный обуглившийся кончик папиросы и швырнул ее в сторону.
— Фы-ых! — сказал он, выдыхая из себя остатки дыма и копоти. — Фы-ых!
Сашка засмеялся. Он курил без передышки, пуская густые клубы дыма. Лицо его налилось пунцовой краской, в глазах мигали две крупные, как горошины, слезины.
— Я без папирос не могу, — отставляя в сторону пальцы, сказал он. — С детства курю…
Посмотрел, какое впечатление произвело на Ваняту это ценное признание, и добавил:
— Зря ты на меня дуешься. Думаешь, я такой, да?
— Иди ты, — отмахнулся Ванята. — Я тебя еще вчера раскусил. Все понял…
— Не-ет, — протянул Сашка, — ничего тебе не понятно. Это я просто так непонятно устроен. Если хочешь знать, даже врачи удивляются. Говорят, с виду он, товарищи, такой, а в середке вообще совсем другой коленкор…
— Какой такой коленкор?
— Особенный, значит. Ты думаешь, я повязку зачем ношу? Не знаешь? То-то и оно! Я никому не рассказывал, а тебе окажу. Только об этом — ша! Понял?
— Ну?
— Вот тебе и ну! — передразнил Сашка. — Это мне врач велел повязку носить. У меня во рту тридцать зубов обнаружено. У всех тридцать два, а у меня — тридцать. На рентгене просвечивали…