Ванята знал эту слабость Кима. Он не стал обижать приятеля, замедлил шаг, подождал, пока прошли мимо все ребята, спросил Кима:
— Что у тебя еще? Выкладывай…
— Я тебе про Сашку хотел рассказать…
— Говори. Чего тянешь резину?
— Он вот он чего… он говорит, парторг Трунова с фермы из-за твоей мамани наладил. Он еще не так брешет. Он говорит, Платон Сергеевич за ней ухажерничает… Понял?
Слова эти, будто кипятком, обожгли Ваняту. Он круто повернулся к Пыхову Киму.
— Чего мелешь?
— Разве это я? Я всегда за тебя! Я тебе сам говорю — давай Сашке морду набьем!
— Чего глупости говоришь!
Ванята дрожал от злости.
Он схватил приятеля за грудки, встряхнул его быстро и порывисто.
— Я тебя за такие слова!
Пыхов Ким попятился.
— Тю на тебя, сумасшедший! Чего ты!
Он отбежал в сторонку. Поняв, что теперь в безопасности, засунул руки в карманы и зашагал прочь.
Ванята растерянно стоял на дороге, смотрел вслед Киму. Скоро приятель скрылся вдали.
Ванята не пошел на речку. Подумал минуту и отправился напрямик по полю к мелькавшим за бугром избам.
Платон Сергеевич приходил несколько раз к ним, это точно. Он долбил с матерью книжку о кормовых рационах, подолгу рассказывал ей о колхозе, о каких-то знакомых и незнакомых Ваняте людях. Матери нравились эти разговоры. Когда Платон Сергеевич уходил — Ванята сразу заметил это — мать становилась грустной и рассеянной.
Он знал, как трудно сложилась у матери судьба, никогда не напоминал ей зря про отца…
Ванята с яростью размахивал на ходу рукой, кусал сухие шершавые губы. После разговора с Кимом ему стало вдруг как-то по-особому жаль и себя, и мать, и отца, которого он никогда не видел…
Размышляя о своей горькой участи, Ванята прошел полсела. И тут с правой стороны улицы, неподалеку от Марфенькиной избы, неожиданно увидел парторга. В гимнастерке, застегнутой на все пуговицы, в синем галифе с вылинявшим малиновым кантом, он шел навстречу Ваняте быстрым солдатским шагом.
Сейчас, когда слились воедино в душе Ваняты все обиды и огорченья, он не хотел встречаться с Платоном Сергеевичем. Он никого не желал видеть сейчас — ни друзей, ни врагов!
Ванята растерянно поглядел вокруг. Он решил было шмыгнуть в чужую калитку, спрятаться за плетнем, но Платон Сергеевич уже заметил Ваняту. Подошел к нему и, улыбаясь, сказал:
— Ну, еж, как дела? Мать дома?
Ванята молча и угрюмо смотрел в землю.
— Эге-гей! — воскликнул парторг. — Это что же такое — снова колючки? А ну, дай попробую…
Ванята отстранил его руку.
— Не надо…
— Чего сердишься? — удивленно спросил парторг. — Я ж шутя… Давай рассказывай — что у тебя? Чего такой надутый?
Злые слова, которые уже сидели на самом кончике языка, неизвестно отчего рассыпались. Голос Ваняты дрогнул, сорвался.
— Я не надутый! — прохрипел он. — Я вам не еж! Я вам все объяснил. Вот!..
Платон Сергеевич опустил бровь. В щелочке глаза блеснул торопливый зрачок.
— То есть, как это — все? — удивился он. — Погоди-погоди, давай, друг, разберемся!..
Парторг протянул руку, чтобы обнять Ваняту. Но Ванята отступил на шаг в сторону, освободил дорогу.
— До свиданья! — сказал он. — Вам, кажется, некогда…
Смущенный тем, что произошло, Ванята миновал несколько домов и оглянулся. В эту самую минуту парторг тоже повернул голову.
Ванята тряхнул головой и еще быстрее зашагал к дому.
В избе никого не было. На столе возле окна лежала тетрадка и книжка с длинным скучным названьем — «Кормовые рационы для крупного рогатого скота». Ванята постоял, вспомнил что-то, полез в чемодан и вынул из него фотографию в простой деревянной рамке.
Ванята нашел гвоздь, вбил его посреди стены и повесил рамку за тонкое проволочное ушко.
У него есть отец. Пускай об этом знают все!
Радостная весть
Всю неделю лил дождь. Умолкли в поле тракторы, опустели дороги. Промокли, потемнели плетни и черепичные крыши; сникли в палисадниках цветы.
Сегодня воскресенье. Ванята сидит возле окна, разбирает коробку с крючками и грузилами. Мать закутала плечи платком, читает книжку о кормовых рационах.
Она то и дело подымает голову, придерживая пальцем строчку, слушает шорохи за окном.
— Никак идет кто? — спрашивает она.
Ванята гремит крючками и грузилами, молчит. Неужели она не справится сама с этими глупыми рационами?
Вкрадчиво тикают часы. Остановятся, послушают вместе с матерью — не идет ли кто — и снова стучат.
«А может, мать и Платон Сергеевич в самом деле нравятся друг другу?» — думает Ванята. Конечно, это не его дело, а все-таки обидно…
Шестой час, а в избе уже по-вечернему сумрачно. Тускло поблескивает на стене фотография отца. Лица его не видно.
Нежданно-негаданно появилась в кирзовых сапогах и сером брезентовом плаще тетка Василиса.
— Ой, боже ж ты мий! — запричитала она. — Та що ж там на вулици робыться! Лье и лье, дощ отой проклятый! Та там же хлиб увесь погние! Та що ж це за напасть на нашу голову!