— Четвертый герцог Бедморский, неизлечимый гедонист. Женился на красивой юной Мэри, чтобы обзавестись наследником, а затем поставил перед собой задачу лишить ее значительного состояния.
Сара изучала портрет. Мужчина был красив даже на современный взгляд, художник изобразил его со знакомым, почти веселым выражением лица.
— Говорили, что Мэри была отчаянно несчастна. Она предназначалась другому мужчине, но герцог дал ей определенные обещания, и она влюбилась в них. Как и ее семья. Звучит знакомо?
Сара пожала плечами:
— Приятно думать, что в некотором смысле все изменилось.
— Изменилось? — Лэнс обернулся, саркастически приподняв бровь. — Когда ему надоела Мэри, он запер ее в ее покоях. Приказав слугам передавать ей еду через зарешеченную дверь, которую он отказался открыть. Он выпускал ее в редких случаях, только если она «хорошо себя вела», и черт его знает, что это означало? Он улыбается. На портрете он держит единственный ключ от ее покоев. В течение многих лет портрет висел в ее гостиной над камином. Напоминание ей о том, что он может сделать, если захочет. Что его некому остановить.
У Сары перехватило дыхание, к горлу подступила тошнота. А чем отличается ее собственная жизнь от жизни Мэри? Помолвка с мужчиной, которому была нужна только ее родословная и способность родить ему наследников. Родители, которым было все равно, что Фердинанд изменял ей, их единственным ответом было холодное напоминание о том, что она выйдет замуж, станет королевой и исполнит свой долг. Хотя ее не запирали в башне, тем не менее, она оказалась в ловушке…
— Это ужасно. — Сара не была уверена, кому адресовала эти слова — Мэри или себе самой.
Лэнс ткнул пальцем в стену, продолжая перечислять грехи своей семьи, не щадя прошлых герцогов. Он оказался прав. Все они были пьяницами, игроками, прелюбодеями и блудниками, как он и предупреждал несколько месяцев назад. Некоторые из них были еще хуже. Дойдя до последнего портрета, своего собственного, он остановился.
— Это история моей семьи, Сара. Ни в ком из моих предков не было ни капли хорошего. — Он покачал головой. — Никогда не называй меня героем, я такой же плохой, как и все остальные.
Сейчас, получив доказательства бесчестья и позора его семьи, она должна была понять. Но вместо того, чтобы смотреть на него с отвращением, Сара склонила голову набок и приложила руку к сердцу.
— Обе наши семьи, даже королевская семья Лавритании, извлекали выгоду из страданий других. Ты думаешь, у меня иммунитет? Я не изучала подробно прошлое своей семьи, но мерзости там тоже хватает. Все, что мы можем сделать, — это попытаться стать лучше.
Лэнс провел рукой по волосам.
— Ты не понимаешь.
Он должен был заставить ее, для ее же блага.
— Понимаю. Ты говоришь, что ты плохой человек. Но ты не можешь контролировать мои мысли.
Она была до боли красива в своем голубом платье. Портреты его предков висели у нее за спиной, призраки его прошлого смотрели на них. Пришло время показать ей, что такое Астилл. Восемнадцатый герцог Бедморский. Он провел большую часть своей взрослой жизни, оттачивая эту роль, и с легкостью вжился в нее, потому что, что бы Сара о нем ни думала, он рожден быть таким.
— А если я захочу, чтобы мы продолжили то, что было прервано ранее? Здесь. Сейчас. Скажу тебе раздеться под взглядами моих предков.
На щеках Сары расцвел румянец. Затем она направилась к нему, знойно покачивая бедрами, ее пальцы расстегивали одну за другой пуговицы на платье. Лэнс хотел крикнуть, чтобы она остановилась, но про себя умолял ее продолжать.
Сара сбросила платье с плеч — ткань соскользнула с ее тела на пол, — переступила через него и остановилась перед Лэнсом в одном прозрачном кружевном белье. Желание смешалось с остатками гнева, и эта мощная смесь прожгла его насквозь пылающим жаром.
— Я не боюсь мертвых, Лэнс. Они не могут тебе навредить.
Она сияла в свете, льющемся из окон, как настоящий ангел. К горлу подступил тошнотворный комок отвращения. Он не мог сделать это здесь, в присутствии своего проклятого прошлого. Не с ней. Он подошел к Саре и обнял ее, уткнувшись головой ей в шею, вдыхая ее опьяняющий аромат.
Сара со вздохом прижалась к нему, и утренняя ярость испарилась. Лэнс заключил ее в свои объятия. Будь он проклят, если позволит кому-то причинить ей боль. Он будет заботиться о ней, пока не придет время ей уйти.