— Консультантом господина руководителя филиала, звезды нашей научной и политической, — ядом можно было бы потравить всех вредителей в огороде и осталось бы еще на комаров.
Камила удивленно приподнимает бровь.
— Да сволочь он, — объясняет сестрица. Эпитет цензурный — и на том спасибо, от Катажины всего можно ожидать, когда родители не слышат. — Жена у него нормальная, сестра вообще… что надо. Муж у нее, правда… — сестрица изображает лицом и руками нечто неповторимое, надо понимать, муж сестры Сфорца одновременно похож на Квазимодо и статую Командора. Монументален и ужасен. — А сам — сволочь, — с наслаждением повторяет сестра.
— Так он женился?
— Ну да, года полтора или два назад. Это же прямо на том заседании Совета было заявлено… та еще феерия. А, ну да, вы же тут живете как отцы-пустынники…
Камила вздыхает, лезет все-таки в холодильник, достает кувшин с простоквашей и несколько ломтиков сыра, потом, подумав, добавляет к этому маринованные виноградные листья. Вполне достаточно, чтоб перекусить — впрочем, аппетит неожиданно испарился, а заваривать чай не хочется: ждать тут, пока настоится, слушать Касино остроумие и непрошенные отзывы о том, как мы живем… да и новость из тех, что хочется переварить в одиночестве.
Поднос с добычей упирается во что-то неожиданное, чему не место за дверью, выворачивается из рук, пытается извергнуть содержимое на пол — и застывает, наклонившись, но не утратив кувшина.
— Осторожнее, — говорит ремонтный комбайн, забирая покривившийся поднос из рук и возвращая обратно уже нормально, параллельно полу. — Доброе утро!
— У нас, — говорит Камила, — вообще-то не очень принято пастись на кухне!
Нежданное препятствие с извинениями пятится с дороги, потом наконец-то соображает сделать шаг в сторону и замолчать. Господи, да что ж за издевательство это все, начиная с дождя и заканчивая вот такими вот неуклюжими идиотами?..
— Значит, мы мародеры? — спрашивает Максим у супруги, заполняющей второй поднос. — И нелегалы?
— Да ну ее, — отмахивается Кейс. — Не знаю, какая муха ее укусила…
— Это был комар. Окна закрывать надо.
— А ты-то откуда знаешь?
Как говорится, от верблюда. От пахнущего дождем сквозняка, от легкого скрипа оконных створок, от легких шагов туда и обратно, от прочих звуков и запахов, образующих совершенно однозначную картинку — вот человек, забывший закрыть на ночь окно, просыпается, видит последствия и нехотя их ликвидирует. От не то физиологической, не то психологической потребности просыпаться в новом, незнакомом месте на любой звук, и если звук произведен человеком — вдвое быстрее, чем на механический.
Просыпаться, осмысливать, визуализировать услышанное. Окружающее нужно понимать, ощущать своим и подконтрольным, особенно, если оно еще не обжито, еще не отлажены фильтры, позволяющие пропускать мимо ушей все безопасное, обыденное, не требующее ни внимания, ни ответа. На адаптацию к новому месту уходит пять-семь дней; о глубоком сне можно забыть как раз до отъезда, впрочем, чуткая сторожевая полудрема все равно позволяет достаточно отдохнуть.
Просторная кухня была бы светлой, если бы за широким окном не клубилась унылая хмарь с предельно низкой облачностью. Уже не ливень, который разгулялся часам к пяти, а мутная затяжная морось. Заоконная серость словно высасывает остатки света из уютного чисто прибранного помещения с белой мебелью. Сгустки теней в углах, на полках, под основательным столом притворяются мохнатыми пыльными клубками, и кухня кажется мрачной, необитаемой и недружелюбной.
Вряд ли Камила заразилась настроением от собственной кухни. Скорее уж, кое-что из услышанного ей не слишком понравилось. Даже, можно сказать, слишком уж не понравилось. Забавно. Два раза — еще совпадение; а, впрочем, если Камила была знакома с Франческо, отчего бы ей не огорчаться по поводу его женитьбы? Она в этом не одинока. Начальство до свадьбы вело отнюдь не аскетический образ жизни, а планета, мы уже установили, имеет форму чемодана. Черта там! Небольшого такого портфельчика.
— Пошли отсюда, пока бабушка нас не накрыла, — говорит супруга. — Она к мародерам беспощадна.
— У моих за такое вообще могут метлой огреть по чему попало. Или скалкой, смотря что под руку подвернется. Тебе-то простят, конечно…
— Я буду этим пользоваться.
Максим хмыкает. Если возлюбленная супруга осилит хотя бы половину обычного ужина в родительском доме, то завтрак в нее придется утрамбовывать при помощи гидравлического пресса, какие уж там ночные или ранне-утренние походы в погреб. На первом курсе в военном училище порции в столовой вызывали горестное недоумение: это, что ли, тарелка супа? Это же… воробьям клюв обмакнуть. Потом оказалось, что домашняя кормежка была пропорциональна домашней же ежедневной нагрузке — пешком в школу, пешком из школы, работа по дому, работа на огороде, летом — за ягодами, зимой — ходить за скотиной, последить за младшими, сделать уроки, отцу ужин отнести и с сетями помочь, погулять — и кто же будет сидеть на месте, удрав из круговорота обязанностей… все получалось — на бегу, на лету, все умещалось в единственные сутки, а спать загоняли едва ли не засветло, и все равно ведь времени хватало. Откуда оно тогда бралось-то?