Подслушивать, разумеется, нехорошо. Но очень информативно. Так что если отец устроил засаду на гостя на веранде, можно расположиться с книгой на соседней. Стенка тонкая, вокруг тишина, слух хороший — а результаты засады очень, очень интересны.
Вечер ветреный. Сдуло всех комаров, фонарь на своем столбе раскачивается напропалую, с моря тянет подвяливающимися водорослями, солью и водой — вечерней, прогретой солнцем, и другой, холодной, поднятой волнением с самого дна, от песка, который никогда не прогревается по-настоящему. Два слоя водного запаха не смешиваются, не выравниваются, а так и ползут друг над другом отдельными широкими лентами, так же вплывают на веранду. Поверни голову влево — и чувствуешь придонную холодную тяжесть, манящую, увлекающую за собой на дно. Чуть передвинься на кушетке — и вот уже веет самим летом, теплой пеной, нагретыми брызгами, высыхающей в воздухе солью, сладостью, тлением…
Между ужином и полуночью — самое время сидеть на веранде, и под крышей, и на остывающем в темноте воздухе, и у моря, и в доме, — пить горячий чай со свежей, только что с огорода, мятой и прошлогодним липовым медом. Все кажется ярким, немного игрушечным, близким и простым, но при этом емким, неслучайным. Осмысленным, словно на лубочных картинках. Даже редкие устоявшие перед ветром комары, атакующие голые ноги, превращаются в необходимую деталь.
Вот и шаги. Сначала по дому, в направлении веранды. Потом по веранде в сторону двора. Потом по двору — гораздо менее целеустремленные. Гость знакомится с правой половиной сада. Принюхивается, прогуливается, привыкает. Проходит вдоль веранды, где сидит Камила, поднимает голову, вежливо кивает — «Добрый вечер!», — получает в ответ улыбку и взмах рукой, проходит далее. Точнее, проплывает вдоль ограды его полупрозрачная макушка. Камила мысленно дорисовывает над плечом полотно лопаты. Необходимая деталь, учитывая, что за час перед ужином, вернувшись с моря, этот деятель все-таки починил гаражные ворота.
А вот на обратном пути наш дорогой ремонтный комбайн попадется к отцу в руки, и это неизбежно. Так и есть:
— Вы играете в шахматы.
— Да.
— Не окажете ли мне любезность?
— С удовольствием.
Болтать они, конечно, не будут — отец всегда играет молча. Но порой говорит что-нибудь интересное, правда, не каждый раз. Зависит от уровня противника. Камиле редко доставалось что-то кроме констатации факта существования пресловутой женской логики, проявляющейся в расстановке фигур на доске из соображений эстетики и архитектурной гармонии. В общем-то, примерно так дело и обстояло. В логику возможностей фигур, ходов и принципов у Камилы все время примешивались совершенно недоступные отцу соображения — фактура дерева или кости, игра оттенков черного и желтого, погода, настроение, интуиция…
Когда она стала достаточно взрослой, чтобы соглашаться с приоритетом правил, игра — даже с отцом — утратила последнюю привлекательность. Так золотой октябрь сменяется унылым, тусклым и промозглым ноябрем, оставляя только под глазными яблоками память о чистоте, сиянии, прозрачной прохладе и рыжих, красных, алых, пурпурных листьях в голубом небе.
Игроки молчат. Минуты каплют мятой и медом — прохладные, вязкие, с хрупкими кристалликами в глубине струи… спать. Прихлопнуть порочное любопытство, заставить себя подняться с кушетки и пойти наверх, распахнуть окно, лечь, завернуться в два слоя в одеяло. Мечта убаюкивает и поглощает сама себя — надо, надо, но совершенно нет сил, но не спать же на веранде, тут даже теплого пледа нет, да и спать в одежде…
Значит, встать и полубессознательным киселем проползти через соседнюю веранду? Нет уж. Пусть сначала разойдутся.
Здешние августовские вечера не очень-то похожи на летние; впрочем, это и хорошо. «Не жарко» — блаженное состояние организма. Одного его достаточно, чтобы уровень эндорфинов в крови рос обратно пропорционально падению температуры. Но в определенный момент понимаешь, что нужно надеть свитер и снять блаженную дурацкую улыбку.
После чего позволить уловить себя в сети, потому что господин Марек Каминьский сам по себе достаточно загадочное и интересное, пожалуй, самое загадочное существо в этой семье; а уж если он соизволил расставить ловушку, то избегать ее — лишать себя многообещающего развлечения.
Шахматные фигурки — из янтаря, клетки на доске — тоже. Красивая штучная вещь здорово отличается от тех поделок, что можно купить в курортных городках побережья. Редкий янтарь — не плавленый, а природный, резаный — светлый, оттенка топленого молока, и серовато-зеленоватый, с прожилками. Теплые, живые и сами по себе, фигурки за многие годы отполированы прикосновениями рук, зарядились теплом и хранят его внутри. Отдельное и особое удовольствие: просто двигать их.