Если бы я сжала зубы еще резче, я бы осталась без зубов.
- Я помню. Ты напоминаешь об этом каждый день.
- Так в чем проблема?
- Нет подходящих.
- Ты в Москве, там все подходящие! Охмури какого-нибудь начальника и залети от него. Ни один нормальный мужчина не откажется от ребенка.
Я резко опустилась на колени. Хотелось провалиться сквозь землю и не слышать этого разговора.
- Предлагаешь переспать с первым встречным?
- В этом нет ничего предрассудительного, - ощетинилась она, - сейчас модно беременеть от кого попало.
- Господи…
Слева послышался шорох, из-за двери вышла Нина Степановна, гневно буравя все что весит и движется, сложила руки на груди. Пришлось встать, от выговора все равно не отделаешься. Мой телефон обладал особым талантом: где бы вы ни находились, разговор слышали те, кто даже не смог бы слышать. И как я забыла про это? Я мысленно застонала, краска прилила к лицу. Не хотела давать еще больше повода насмехаться коллегам? Размечталась!
Черт.
- Не упоминай Господа всуе и… - приложив ладонь к динамику, спрятав руки за спиной, я мило улыбнулась Нине Степановне. Положить трубку я не смела - все равно, что объявить войну. Пусть лучше испустит пар.
- Простите, телефон…
Она подняла свой большой подбородок.
- Мария Алексеевна Шомина, я предупреждала Вас неоднократно о Вашем некомпетентном поведении. Не перебивайте меня. - Дверь за ее спиной приоткрыта. Наверняка ее голос слышит весь отдел и первый этаж. Нина Степановна с каждым, словом повышала голос на две октавы. – Все осведомлены о Вашем расположении к шефу. Вы у него проработали год и заимели неплохие рекомендации как секретарша. Но, - тыкнула она мне в грудь большим пальцем, приблизив ко мне свое накрашенное лицо, - но вы работаете на меня. Всеволод Юрьевич предан мне и одно слово – вылетите отсюда со всеми потрохами.
- Чепуха, - приблизила я свое лицо так, что наши носы почти соприкасались, - Не имеете права, и формально работаю на шефа. Кишка тонка.
Ее серо – голубые глаза гневно сузились.
- Смените тон.
- Сбавьте наглость.
- Смылась отсюда, - низко прорычали за моей спиной и явно обращались не ко мне. Отпрянув от Нины Степановны, я искоса посмотрела в глаза Евгению Владимировичу. Шаповалов однажды удивился моим умением выдерживать его взгляд. Холодный и презрительный. Признаюсь – я боюсь его. Под этим взглядом так и хочется поджать хвост и оказаться где – нибудь на Аляске. Я умею врать. С такой семьей как моя, вранье становиться твоим атрибутом или точнее частью тебя. И я вру своему начальнику. Бывшему начальнику. А как иначе?
Степановна подбеченилась, разведя руками начала придумывать оправдания. Я же закатила глаза. Глупая. Шеф не любит открытого вранья, а у нее все написано на лице. Остановив ее взмахом руки, шеф приказал Степановне вернуться на рабочее место. А, мне всучив папку, попросил (серьезно попросил, не приказал), переделать документы, и удалился.
- Он ценит меня. Ладно, или почти ценит. – Сказала я стене перед собой, держа в одной руке папку. И почему по коридору доносятся странные звуки?
Телефон!
Но уже поздно. В телефоне раздавались гудки. Недовольства от мамы прибавиться. Наплевать. Пока я в Москве, за 446 километров могу наслаждаться жизнью. Как же я люблю свободу!
Самое сложное в Москве – поиск квартиры. Радует несколько квартира, сколько ее цена. Люди, приехавшие с глубинок, сел, деревень или городков, поймут меня, каково нам простым смертным. Мне не особо повезло. Пришлось прибегнуть к вранью (рассказала хозяйке о троих мнимых детях и тиране муже), что придало свои плоды. И вот как год живу в просторной двухкомнатной квартире, за полчаса от центра города. Квартира хорошая, да и соседи дружелюбны.
Спросите, почему не попрошу у родителей денег на «нормальную» квартиру? Мама – у нее просить точно не стану. Насчет отчима… под большим словом НЕТ.
Моя мама, Ирина Олеговна, после смерти моего настоящего отца, пыталась всеми силами поставить себя на ноги и прокормить ребенка на руках. Мы едва сводили концы с концами, пока чисто случайно она не познакомилась с Николаем Рудаковым – одним из важных людей города Бор. Николай понравился мне своим твердым, несгибаемым характером. Он, как и мама потерял жену в автокатастрофе, оставшись с одиннадцатилетним сыном.
Спустя четыре месяца после знакомства, они решили пожениться, и нам пришлось переехать в роскошный особняк. Не скажу, что я была этому безумно рада. Я любила наш дом: скромный и уютный, в нем чувствовалась любовь. В роскошном двухэтажном доме было неуютно. Непривычно жить вместе со слугами и придерживаться строгой дисциплины. Николай ограничивал нас во всем (меня и сводного брата). Переезд состоял из трех условий, один из которых гласил о полном послушании и никогда не опорочить имя Рудаковых. Я радовалась в тайне. Мама не настаивала на смене моей фамилии, а я не возражала. Я гордилась тем, кто я есть.
Бросив ключи, туфли, сумку на пол коридора, я прошлепала в ванную. Рассматривая себя в зеркале. Прикоснулась к губам. Мои губы нельзя назвать красивыми: не слишком полные, не слишком бледные. Они хорошо гармонировали с чертами моего лица. У меня были изящные дуги бровей, густые ресницы – чуть более темные, чем волосы, – и нежный цвет лица, какой бывает только у рыжих: белоснежный с россыпью веснушек. Я не была рыжей почти десять лет. Каждодневные издевательства брата вывели меня из себя, и я перекрасилась в блондинку. Мама была недовольна. Ей казалось, что так я еще больше отдаляюсь от нее. Не признаюсь же ей, что всеми обожаемый братец – хулиган и отъявленный мерзавец.
Кожа чистая (веснушки не считаю), и нежная. Не люблю пользоваться косметикой, и стараюсь ограничивать себя легким макияжем.
Закончив с осмотром, умылась и занялась повседневными делами. Приготовив ужин и прибравшись на кухне, я принялась за документы.
Время пролетело незаметно. Часы прозвенели час ночи. От досады, я, встав из-за рабочего стола, плюхнулась в просторную кровать, глядя в потолок. Так и проходит моя жизнь. Ничем не насыщенная и неприметная.
Перевернувшись набок, подобрав под себя одеяло, я свернулась в клубочек.
- Одиночество, самая страшная штука в мире, - с грустью выдохнула я в подушку.
Действительно.
Нет ничего ужаснее одиночества. У меня не было друзей, близкой подруги. Не было тех, с кем можно поговорить, посмеяться, поплакать.
Интересно. Настанет ли тот день, когда кто-нибудь будет меня ждать? Рад моему присутствию. Просто быть со мной?
С этими мыслями я провалилась в темноту.
***
- Вы уволены.
Услышала я слова, нервно наводя круги носком туфли правой ноги по полу. По – началу я не поняла, что обращаются именно ко мне. В кабинете шефа компании находились я и сам шеф. Поэтому сомнения, что увольняют не меня, отпали. От шока я так и застыла в одной позе: левая нога в полусогнутом положении, руки, сцепившиеся как за спасительный круг в папку с вчерашними документами.
Признаться по правде при приходе на работу я не представляла, что с утра пораньше окажусь в кабинете у Шаповалова. У этого человека все расписано по часам, и редко, очень редко он кого из сотрудников вызывал в кабинет. Обычно это происходило один или два раза в четыре месяца. И никогда, следя украдкой за выходящими из кабинета сотрудниками, наблюдая за их наигранной счастливой, или я бы сказала, радостной улыбкой, не думала, что окажусь в схожей ситуации. Ведь после этого тех сотрудником больше не видели в стенах компании. Нетрудно догадаться, что их постигла та же участь.