Через пару улиц мы добрались до Телона[8]. Об этом месте мои родители никогда не говорили, зато много говорили слуги. Здесь, по их словам, было полным-полно опиумных притонов. И французы, и вьетнамцы ходили туда, чтобы забыть свои заботы, или для того, чтобы найти свою смерть в состоянии наркотического опьянения. Тогда я, конечно, не имела ни малейшего понятия о том, что такое на самом деле опиум, однако истории о местах, где люди употребляли его, будили мою фантазию, и я представляла себе, как на самом деле может выглядеть такой притон внутри.
— А ты знаешь, где находится опиумный притон? — прошептала я Тхань, и мне показалось, что все люди на улице уставились на меня.
Мой тонкий аозай бросался в глаза еще в бедном квартале, правда, там у людей было слишком много собственных забот. Здесь же, как мне казалось, все буквально сверлили меня взглядами.
— Вон там, на той стороне, один из них! — храбро объяснила мне Тхань и указала на здание слева от нас.
Это было деревянное строение, стены которого были покрыты синей краской. Над дверью кто-то прицепил металлического дракона. Рядом висел китайский фонарик с синими кистями. Маленькие окна были закрыты темными занавесками.
Это было совсем не похоже на то, что я представляла себе в своих фантазиях.
— Ты уже бывала в таком домике? — спросила я, потому что думала, что Тхань способна на все.
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, туда детей не пускают. Даже тогда, когда они просят опиум для своих больных матерей.
Тхань печально опустила голову.
— Значит, ты уже пыталась?
— Да, потому что я слышала от рыбаков, что опиум заглушает боль. Но, даже если бы меня туда и пустили, у меня все равно не хватило бы денег. Империя дракона — очень дорогое удовольствие, слишком дорогое, если человек живет только ловлей рыбы.
— Ах, какие красивые девочки! — прозвучал вдруг позади нас чей-то певучий голос.
Голова Тхань моментально повернулась туда. Я заметила, как ее глаза расширились от страха.
Когда я обернулась следом за ней, то уперлась взглядом в морщинистое лицо какой-то старухи. Она улыбалась, но эта улыбка не соответствовала выражению ее глаз, которые пристально и оценивающе смотрели на нас.
Тхань схватила меня за руку. Я сочла, что мы должны поздороваться с этой старухой, но еще до того как я успела это сделать, Тхань дернула меня в сторону и потащила за собой. Мне не оставалось ничего иного, кроме как успевать за ней. А она мчалась так, словно за нами гналась целая свора диких собак.
— Давай же, быстрей! — подгоняла меня Тхань, когда ей стало трудно тащить меня за руку. — Нам нужно убежать отсюда!
Мы мчались по грязи, брызги которой попадали на тонкий шелк моей одежды.
— А что это за женщина? — спросила я, когда Тхань наконец замедлила бег и отпустила мою руку, потому что я уже и сама успевала за ней.
— Это одна из тех, кого ты должна опасаться, — задыхаясь, сказала она. — Это продавщица девственниц. Она заставляет называть себя «тетя» и берет под свое покровительство девочек, сбежавших из дому. Затем, когда девочки достигают нужного возраста, она продает их девственность мужчинам.
— Девственность? А что это такое? — Это слово я слышала в первый раз.
Тхань остановилась и удивленно покачала головой:
— Как, ты этого не знаешь?
— Нет.
Мне показалось, что это то, о чем и самой Тхань еще рано было знать. Когда она в конце концов объяснила мне, что это такое, у меня запылали щеки и я поняла, о чем иногда шептались девочки-служанки.
— Говорят, что если мужчина силой возьмет девственницу, то это принесет ему счастье и удачу, — добавила Тхань.
При этих словах перед моими глазами опять возникла раздавленная собака, и вдруг меня охватил сильный страх. Мне стало еще страшнее, чем тогда, перед хранительницей храма, чьи слова я уже успела вытеснить из своей памяти.
— Как далеко до хижины твоей матери? — спросила я и настороженно оглянулась через плечо.
К счастью, старуха не стала нас преследовать.
— Уже недалеко. — Теперь и Тхань стала спокойнее. — Моя мать всегда предупреждает, чтобы я держалась подальше от таких женщин, как эта, — сказала она. — Мы не должны рассказывать ей, что встретились с этой торговкой, слышишь? Это всегда очень расстраивает ее.
Я могла это понять. Какая мать хотела бы, чтобы ее дочь изнасиловали? Чтобы она, вся окровавленная, лежала в придорожной канаве лишь потому, что какой-то мужчина захотел, чтобы ему сопутствовала удача?