К счастью, я напрасно испуганно оглядывалась, боясь встретить продавщицу девственниц. Вместе с тем у меня сложилось впечатление, что Тхань уже не испугалась бы, появись старуха снова позади нас. Моя подруга не говорила ни слова. Она молчала даже тогда, когда мы оставили позади Телон и кварталы бедняков. Тхань вяло переставляла ноги, а ее взгляд был обращен в пустоту.
И лишь тогда, когда мы приблизились к моему дому, она подняла глаза.
— Твои родители меня не примут, — сказала Тхань печально.
— Примут, — возразила я и взяла ее за руку. — Я сделаю все для того, чтобы исполнить свое обещание.
Моя мать, конечно, за прошедшее время заметила мое отсутствие. Или, точнее говоря, она уже приказала разыскать меня. Моя нянька, очень расстроенная, ожидала меня у ворот. Она бросилась ко мне навстречу, размахивая руками, словно испуганная курица-наседка, и изрыгая одно проклятие за другим. Ей не разрешалось притрагиваться ко мне, моя мать ей запрещала, но в этот момент было похоже на то, что нянька нарушит запрет и надерет мне уши.
При виде Тхань она удивленно остановилась.
— А это еще кто?
— Это Тхань. Я хочу представить ее своей матери.
Вид моей подруги, и без того жалкий, перед лицом враждебно глядящей на нее няньки стал еще печальнее.
— Ты хочешь ее… — У няньки слова застряли в горле. Она схватила меня за плечо. — Сначала иди в дом, я хочу, чтобы ты была чистой, прежде чем получишь наказание от своей матери.
— А что будет с Тхань? — осмелилась спросить я.
— Посмотрим. В любом случае в таком виде перед госпожой она не появится!
Нянька потащила нас за собой. Тхань безропотно позволила делать с собой все, что хотела нянька. Она даже не пискнула, когда нас обеих засунули в лохань с водой и грубо стали смывать с нас грязь. У меня было такое чувство, будто с меня живьем снимают кожу, и я громко кричала, но ничего не помогало.
С горящей кожей и опухшими глазами я в конце концов очутилась перед своей матерью, которая сидела в салоне на французской софе. На ней было светлое вечернее платье, наверное, она ходила в нем в гости к одной из своих знакомых. Щеки матери были очень бледными, а взгляд — острым как лезвие ножа.
— Где ты была? — ледяным голосом спросила она.
Моя мать никогда не повышала голоса, однако я слишком хорошо знала, что этому спокойному тону доверять нельзя. Лишь ее высокое положение в обществе удерживало ее от того, чтобы надавать мне пощечин или отругать меня, как это сделала бы простая вьетнамка. Однако ее злость по отношению ко мне была такой же огромной, как и злость других матерей, которые боялись за своих детей.
— Кто это? — Мать подбородком указала на Тхань. Ее глаза заблестели. — Это с ней ты где-то шлялась?
— Это моя подруга, — честно ответила я. У меня почти не было надежды на то, что maman позволит мне высказать мою просьбу, но я ведь дала обещание Тхань. — Ее мать сегодня умерла, поэтому меня так долго не было.
Maman смерила Тхань взглядом с головы до ног.
— А как звали твою мать? — спросила она после.
— Бин Нгуен, — ответила Тхань тихим голосом. — Она долго болела.
— А где твой отец?
— Он уже давно умер. Я его не знала.
Мать вздохнула. Выражение ее лица не изменилось.
Я чувствовала себя так, словно стояла на раскаленных углях. Моя maman всегда подчеркивала, как важно быть милосердной, потому что поведение человека на земле определяет его судьбу на том свете. Я надеялась, что она и сейчас помнит об этом.
— Мама, прошу тебя взять Тхань к нам, — умоляющим голосом сказала я. — У нее нет другого места, где она могла бы остаться, а ее мать не хотела, чтобы она попала в руки к продавщице девственниц.
По тому, как вздрогнула моя мать, я поняла: она знала, что означают эти слова.
— Мы не можем оставить ее у нас.
Скорее, моя мать не хотела оставлять ее у нас, и я это почувствовала.
— Я дала обещание, — сказала я. — И ты ведь сама всегда говорила, что нужно помогать другим. Если Тхань попадет в руки к продавщице девственниц…
— Откуда ты об этом знаешь? — спросила мать, однако я не позволила отвлечь себя от того, что хотела сказать.