Петр понимал это, и в противовес отчаянному характеру жены в нем вырабатывались вдумчивость и спокойствие, и подчас, стискивая зубы, он противопоставлял ее скандальному натиску свою нерушимую выдержку. Евфросинья торжествующе ткнула в лицо мужу акт:
— Вота!
Он не спеша прочитал акт. С подчеркнутым спокойствием коротко сказал:
— Не признаю.
— Как это ты не признаешь?! — На пороге появился Василий, и Евфросинья атаковала его: — Василь Кузьмич, что это твой бригадир самовольничает?
«Василий ее приструнит! — подумал Петр. — Она его побаивается — обжигалась на нем».
Пока Василий читал акт, поставив одну ногу на весы и хмуря брови, Евфросинья и Петр стояли друг против друга, прислонившись к высоким переборкам закромов, а девушки из молодежной бригады смотрели на них во все глаза. Они жалели своего бригадира, негодовали на Евфросинью и наслаждались неожиданным зрелищем.
— Что ж это, Петро?! Акт! — укоризненно сказал Василий.
Петр и бровью не двинул:
— Не признаю.
— Почему не признаешь?
— Имею ихний часовой график. По графику, они должны сеять второе поле в семь часов. К семи я бы семена обеспечил.
— А если мы график перевыполняем? Что же теперь, трактористам нельзя график перевыполнять?
— А откудова мне известно, что они график перевыполняют?
— Должно быть известно, — сказал Василий.
Петр был уверен в том, что Василий встанет на его сторону. Кому же и защищать своих колхозников, как не председателю? Трактористы — вообще такой народ, что им палец в рот не клади, а в данном случае собственная правота казалась Петру несомненной.
Позиция Василия и удивила и возмутила его.
— Да ты что, брательник? — сорвался он. — Ты телевизора мне еще не покупал, чтобы я мог глядеть вперед за четыре километра!
— А почему с утра не побывал на поле? Почему я и другие бригадиры на заре поспеваем обойти поля? Поспел бы с утра в поле, все бы тебе было ясно. Насчет семян и насчет графика договорился бы.
— И я всегда поспеваю с утра, а нынче у меня сеялка сломалась… С ней возился…
— Это, друг, не причина. Акт придется подписать.
Василий хорошо помнил разговор о взаимной требовательности, который вел он с Настасьей в демонтажно-монтажном цехе в присутствии партактива. Слова у него не расходились с делом.
Он подписал акт и вручил его торжествующей Ев-фросинье. Петр со зла так двинул мешки, что зерно струей потекло на пол. Василию стало жалко брата.
— Ничего не поделаешь, Петрунька. Простой по нашей вине — это факт. Кто назад тянет, тот всегда неправ.
Тем временем Евфросинья, воодушевленная успехом, присела у весов и с вдохновенным лицом что-то царапала на листке бумажки. Исписанную четвертушку она протянула Василию. Он нахмурился:
— Это еще что?
— Еще акт!
Евфросинья: как видно, вошла во вкус. Добившись одной удачи, она тотчас захотела другой.
Василий взял у нее бумагу.
«Составлен настоящий акт в том, что вчера, в четыре часа дня, в комсомольской бригаде Первомайского колхоза в течение получаса простояла конная сеялка», — Василий прочитал и молча уставился на Евфросинью. На лбу у него появилось красное пятно.
— Так то же не МТС, не трактор, то наша колхозная бригадная конная сеялка! Какое она имеет касательство до МТС и до тебя?
Тут не выдержала даже тихая Вера Яснева:
— Да что ж это такое, в самом деле? Или Фроська — всему колхозу начальник?! Ты своим трактором командуй! Ты над нашими сеялками не распоряжайся, не воображай из себя! Нечего свой нос совать, куда тебя не просят!
— А вы с нами договор заключили? — Евфросинья так затрясла головой, что от ее пестрой косынки, пестрых, цветастых глаз и мелких кудряшек у Василия зарябило в глазах. — А вы в договоре подписывали: засеять шестое поле на конной сеялке в сжатые сроки? Я по вашему колхозу добиваюсь урожая в двадцать пять центнеров, а вы мне будете простаивать и центнеры гробить? Я вам не дамся меня губить! Не на такую напали!
синьины каракули. Ему хотелось взять крикливую бабу за шиворот и выбросить со склада.
«Дай ей. волю, она будет в каждую щель лезть и на каждую мелочь царапать акты. Мало ли что бывает в хозяйстве! Не только бригадира, а и председателя подомнет. Шугнуть отсюда чортову бабу, чтоб знала место!» Он злился на Евфросиныо, но в то же время сознавал какую-то ее правоту. «Если не думать об Евфросинье с ее криком и нахальством, если думать о существе дела, то, может, это даже хорошо, что трактористы вникают во все хозяйство. Если поглядеть с партийной точки зрения, то, может, и не худая бумажонка в моих руках». С минуту Василий молча сидел на весах. Его раздирали противоречивые чувства — раздражение против Евфросиньи и желание посмотреть на происшествие с партийной точки зрения. Последнее победило. Он еще раз вспомнил собрание в демонтажном цехе, пересилил себя и подписался под актом с таким злым нажимом, что сломал карандаш.
— Ладно. И этот акт принимаю. Гляди, бригадир, сколько непорядков: трактор стоит, сеялка вчера стояла.
Петр молчал, а девушки хором вступились за него:
— Что вы нашего бригадира ругаете?
— Конь на четырех ногах и то спотыкается!
— Мы Петро не дадим в обиду. Для нас бригадир хороший, зачем все его ругаете, дядя Вася?
— А зачем мне дожидаться, пока он плохим станет? — отшутился Василий. — Хороший бригадир, а допустил беспорядок! С хорошего спросу еще больше, чем с плохого.
Торжествующая Евфросинья победительницей уселась на воз с семенами.
До полудня все шло хорошо. В специальной рамке, прицепленной к трактору, под стеклом на белом листке были вычерчены маршрут и график работ. Все было указано и предусмотрено: где и на какой скорости вести трактор, где заправляться, где забирать семена.
Мешки с семенами стояли на точно обозначенных местах в концах загонов. Две бочки, наполненные водой, возвышались с обеих сторон поля. Загонки были спланированы так удачно, что повороты получались пологими, почти незаметными. Обе сеялки работали бесперебойно, и половина поля уже лежала засеянная, вся исчерченная такими ровными и точными рядками, словно землю любовно причесали густым гребнем. Евфросинья то и дело поглядывала на часы, чтобы проверить выполнение часового графика, — график был не нарушен. Новенькие часы лучились на солнце, и настроение у нее было превосходное.
«Опять выйду с суточным перевыполнением графика, — думала она. — Прохарченко сказал: «Поработаешь на «старике» с перевыполнением, через неделю пересажу на новый трактор». Воображение рисовало ей те похвалы и восторги, что выпадут в скором времени на ее долю. «И что же это, — скажут, — за девка? Самый молодой тракторист на всей МТС, а от тысячников не отстает. Ни простоев у нее, ни поломок, и что на пахоте, что на севе, что песню спеть, что в кругу заплясать, — во всем эта девка впереди всех! Дать ей самый наилучший трактор за ее заслуги!» Она то запевала обрывки каких-то отчаянно веселых песен, пугая ими грачей, то начинала высчитывать, сколько сэкономила времени на пологих поворотах:
«На поворотах малого радиуса можно сэкономить до двадцати секунд, а за смену я сделаю не менее ста пятидесяти поворотов, итого получается до трех тысяч секунд. Значит, около часа экономии на одних поворотах. На целый час обгоню свой график».
Слаженность и четкость работы увлекли не только ее, но и Ленечку, и Веру, стоявших у сеялок. Вера склонна была простить Евфросинье даже акты и скандал на семенном складе: «Евфросинья не только на язык, но и на работу злая. Оглянуться не успели, как полполя засеяли».
Вдруг мерный рокот стал перебиваться. Казалось, машина захлебывается. Агрегат пошел медленнее.
— Не тянет. Мощность упала, — сказала Евфросинья и успокоила помощников: — Сейчас я его двину! Он у иеня долго не простоит.
Трактор действительно снова пошел нормально, но через четверть часа совсем застопорил.