Она перебирала в памяти минуту за минутой и не могла вспомнить ни одного особенного слова, ни одного необычного жеста.
Это был обыкновенный вечер, ничем не отличающийся от сотен других вечеров. В конце дня Катюшка затащила в школу Василия.
— Пришел поглядеть, что у вас тут за «строительство», — сказал он Лене. — Девчонки мои уши мне прожужжали.
Лена показала Василию макет Первомайского колхоза, который сделали школьники из глины, стекла и цветной бумаги.
Прелесть макета заключалась в том, что он каждый день менялся. Когда в колхозе приступили к строительству тока, склада и сторожки, на макете также поставили первые стойки и уложили первые венцы. Столько же бревен, сколько лежало у настоящего тока, лежало у макетного, и каждый день «строители» укладывали ровно столько венцов на макете, сколько прибавлялось у настоящего склада.
Однажды Лена, вернувшись с прогулки, застала около макета группу малышей во главе с Дуняшкой. Руки и платья у них были измазаны клейстером. Они старательно обклеивали ток и бревна серебряной бумагой, которую Лена привезла из города для елочных украшений.
— Почему у вас ток серебряный? — спросила Лена.
— Потому что он красивый…
Лена улыбнулась и не стала спорить. С тех пор все то новое, что строилось в колхозе, тотчас появлялось на макете в сверкающем серебряном оформлении.
Для большей красоты решено было изобразить зиму— макет выложили ватой и посыпали блестками. Алексей вставил в дома маленькие елочные лампочки и подвел к макету провода. Вечерами, когда темнело, в комнате тушили огонь и освещался макет. Игрушка стала пользоваться успехом не только у детей, но и у взрослых. Ребятишки соседних колхозов приходили полюбоваться на нее.
Дочери давно звали Василия посмотреть на «строительство», но он все не находил времени и только в этот вечер уступил настояниям Катюшки и заглянул мимоходом в школу.
— Тетя Лена, включите папане свет! — требовала Катюшка.
Макет осветили. Вспыхнули цветные огоньки, и игрушка предстала в такой фантастической прелести, что Василий невольно залюбовался. Но не красота ее покорила Василия. Его взял за сердце маленький ток, который любовно мастерили ребячьи руки из серебряных бревен венец за венцом, повторяя осуществление мечты самого Василия. Он считал затеи школьников пустыми забавами, а здесь чьи-то сердца бились в унисон с его сердцем, здесь радовались его радостями, печалились его печалями.
Серебряный ток растрогал Василия. Впервые он внимательно посмотрел на учительницу.
Высокая девушка с узкими плечами стояла перед ним, слегка закинув голову. На белой и нежной шее виднелись голубые жилки. Волосы были светлы и воздушны, как облако. Из облачного окружения смотрело широкое лицо с выпуклым лбом и тонким коротковатым носом, линия которого без изгиба переходила в линию лба.
Светлые ресницы были так густы и длинны, что отягощали веки, полуопущенные над большими светлыми глазами.
«Зеркалом души» принято называть глаза, но у стоящей перед Василием девушки роль зеркала выполнял одновременно с глазами и рот. Длинные, красиво изогнутые губы были необычайно выразительны — то внимание, то радость, то недоумение отпечатывались в их изгибе, а в углах все время таилась улыбка, как птица, готовая вспорхнуть каждую минуту. Все лицо выражало внимание, доверие и готовность. Оно как бы говорило: «Что ты хочешь от меня? Я с радостью сделаю все, что ты захочешь, потому что ты можешь захотеть только хорошее».
«И как это я не замечал ее раньше? — думал Василий. — Ведь, пожалуй, у нас в деревне и не бывало еще такой учительницы. Прежняя учительница как отзанимается с ребятами—так домой. А эта с утра до ночи в школе. Сад высадила вокруг школы, школьный зверинец организовала с разными ужами-ежами. Это тоже на пользу! Пусть лучше ребята с ужами-ежами возятся, чем на улице хулиганить! И что бы в колхозе ни затевалось, эта со своими ребятами всегда тут. Как из-под земли вырастают!»
Вспоминая все колхозные дела и события, он ясно видел это незамечаемое им прежде девичье юное лицо с тем же выражением внимания и готовности к чему-то хорошему.
Раза два она приходила к нему, просила сделать забор вокруг школы. Он сказал, что сейчас это невозможно, и она ушла. Прежняя учительница в подобных случаях кричала на председателя, жаловалась в район и добивалась своего. «Экая мямля…» — подумал он тогда пренебрежительно о Лене.
Теперь он вдруг понял, что она ушла не потому, что была мямлей, а потому, что по молодости лет и врожденной доверчивости просто поверила в то, что забор сделать невозможно, раз Василий это утверждает, и что, когда будет возможно, он забор сделает. Поверила и ушла.
А ему просто не хотелось возиться с разной мелочью.
«Проживут и без забора», — решил он.
Теперь ему стало стыдно.
Он смущенно отвернулся от Лены и стал рассматривать макет. Резной забор шел вокруг школы. Алый флаг вился над воротами.
— Что ж вы меня опередили? — сказал Василий. — Этак не годится! Враз—так враз. Ну ладно. На той неделе пришлю к вам людей делать забор!
Он ушел, молчаливый и смущенный, а позднее, когда Лена собралась уходить, в школу пришел Алексей.
— Елена Степановна, что вы сделали с дядей Васей? Забор вокруг школы хочет делать. «Ворота, — говорит, — надо резные и на воротах флаг!» Наличники на школьных окнах велел покрасить. С весны мы, комсомольцы, просили купить инвентарь для спортплощадки — все отнекивался, а сегодня сам предложил. «Делайте, — говорит, — спортплощадку там, где на макете стадион. И скамейки, — говорит, — делайте кругом, как на макете». И все про вас повторяет: «Хорошая девушка»… «Передай, — говорит, — ей, если что надо, пусть идет без стеснения прямо ко мне». Чем вы его доняли?
— Током, — улыбнулась Лена. — Ему понравилось, как мы на макете ток строим.
Оба они уселись на скамейку против макета.
Белый лунный свет лился в окно, серебром и цветными светлячками искрился макет.
Сперва Лена и Алексей негромко переговаривались о чем придется, потом замолчали, и Лена поймала такой упорный нежный взгляд Алеши, что ей стало неловко.
— Что? — спросила она.
Алексей молчал. Лене было видно Алешино ухо и русые завитки. Она заметила, что ухо краснеет.
«Почему он молчит? Почему он молчит?»— Лена чувствовала, что она тоже начинает краснеть.
— Славка сегодня вылепил из глины замечательного лося… — быстро заговорила Лена. Не только щеки, но и шея у нее горела. — Я хочу послать этого лося на выставку детского творчества.
Она пыталась спрятаться за словами, но это плохо удавалось ей. Беседа не ладилась. Лена встала и пошла домой, а Алексей отправился в правление.
«Что же это? — думала Лена. — Что со мною?»
Весь вечер она не могла ничем заняться. Она пыталась то шить, то читать, и все валилось у нее из рук. Она не пошла ужинать, потому что ей стало тревожно и трудно рядом с Алешей.
«Когда это пришло? — думала она. — Очень давно? Или только сегодня? Но, может быть, ничего нет, может быть, он и не думает обо мне? И, может быть, я придумала, что он необыкновенный?»
Лена знала свою способность «придумывать» людей и считать их порой лучше, чем они были в действительности. «Нет, он в самом деле такой, как мне кажется. Весь колхоз, все, кто знает его, считают его очень хорошим, необыкновенным».
Способность Лены выдумывать и украшать людей уравновешивалась острой наблюдательностью, твердостью нрава и природной насмешливостью. Если и приводилось ей ошибаться в людях, то ненадолго а разочаровывалась она безболезненно, и сама смеялась над своими ошибками. Она не испытывала досады на людей, в которых обманулась, она просто сразу теряла к ним интерес, отстраняла и забывала их, как сразу теряют интерес к только что прочитанной и не очень хорошей книге. Но в Алеше она не заблуждалась, знала его давно и все же с каждым днем открывала в нем новые привлекательные черты, и с каждым днем становилось яснее, что рядом с ней живет человек талантливый и благородный.