Украинские коммунисты, сознававшие свою национальную принадлежность, не встречали понимания со стороны вышестоящих большевиков даже в своих чисто культурных требованиях. Украинский делегат Двенадцатого партийного съезда рассказывал о «высокоответственных товарищах с Украины», которые утверждали, будто «объездили всю Украину, беседовали с крестьянами, и у них создалось впечатление, что украинский язык там не нужен»[36].
Среди тех, кто сумел извлечь из уроков гражданской войны верные выводы, оказался Раковский. Но зато теперь ему самому пришлось жаловаться на трудности в процессе внедрения в сознание местных партийных деятелей «значения национального вопроса»: «Большинство на Украине, и еще больше здесь, в России, видели в национальной политике некую стратегическую игру дипломатии». …«Как выразился один товарищ: „Мы страна, которая вышла за рамки национального этапа, мы – страна, где материальная и экономическая культура вступает в противоречие с культурой национальной. Национальная культура существует для отсталых стран по ту сторону баррикад, для капиталистических стран, а мы – страна коммунистическая“[37].
Была распространена и своеобразная версия ленинской теории «борьбы двух культур» (ее в числе других большевиков придерживался, например, ветеран партии Д.З.Лебедь): «пролетарская Россия» противопоставлялась «крестьянской Украине», и отсюда уже делался вывод, что «украинизация» не нужна принципиально, поскольку в конечном итоге преимущество всегда будет на стороне пролетарской, то есть городской, то есть русской культуры. 17–20 ноября 1920 года, на Пятом съезде УКП/б/ Г.Зиновьев, ближайший соратник Ленина, предпринял попытку ограничить употребление украинского языка одной только сельской местностью, учитывая – в рамках той же теории – конечную победу «более высококультурного русского языка». Но его предложение было отвергнуто[38].
На протяжении 1920–1921 гг. по этому вопросу велись бесконечные внутрипартийные споры, и многие украинские коммунисты боролись за удержание завоеванных ими культурных возможностей и старались осуществить на деле культурную и языковую украинизацию. Скрыпник, самый выдающийся в ту пору большевик из украинцев, настаивал (как он выразился на Десятом съезде Российской Коммунистической партии в марте 1921 года), что «товарищи должны выбросить из головы мысль о том, будто советская федерация – это не более как федерация российская, поскольку важен не тот факт, что она российская, а тот, что она советская»[39]. Борьба вокруг этого вопроса продолжалась еще довольно долго.
Третья советская оккупация Украины завершилась к марту 1920 года. Непродолжительное завоевание большей части правобережной Украины, включая Киев, поляками в мае 1920 года явилось последним значительным перерывом для советской власти в этой стране.
В ноябре 1920 года регулярные украинские войска потерпели еще одно поражение от Красной армии, их остатки перешли через польскую границу и были интернированы. Но крупные партизанские выступления продолжались до конца 1921 года. В апреле 1921 года на Украине и в Крыму еще действовало 102 вооруженных антикоммунистических отряда по 20 или 30 человек, а в некоторых по 50 или даже 500 человек, не считая армии анархиста Махно, которая все еще насчитывала от 10 до 15 тысяч человек. Менее значительные партизанские выступления, как подтверждают советские источники и как мы увидим в следующей главе, продолжались и много лет спустя, после разгрома в 1921 году антисоветских украинских сил[40].
Но как бы то ни было, в 1921 году Украина оказалась наконец усмиренной – первым независимым государством Восточной Европы, успешно завоеванным Кремлем. Попытка московских властей покорить Польшу в 1920 году провалилась: в противном случае некоторые и сейчас рассматривали бы как естественное явление то, что являлось просто историческим, и Польша выглядела бы в их глазах сегодня традиционно подчиненной Москве. Они считали бы, что такая традиция прервалась лишь несколькими годами польской независимости…
Итак, в 1918–1920 гг. на Украине одно за другим поменялись три советских правительства, причем каждое из них создавалось вслед за вступлением в страну Красной армии. Первые два были изгнаны соперничавшими силами других оккупационных армий, но не ранее чем успели продемонстрировать полную неспособность завоевать поддержку украинского народа. Только во время третьей попытки Ленин и большевики поняли, что без серьезных или, по крайней мере, кажущихся серьезными уступок украинским национальным интересам их власть всегда будет слабой и ненадежной. Отдадим должное Ленину: как только он усвоил политический урок на тему о том, насколько важно не задевать национального самолюбия других наций, он запомнил его навсегда и позднее отчитывал Сталина и других, когда чувствовал, что они выступают как явные великорусские шовинисты.
Украине была предоставлена формальная независимость, и в течение последующих десяти лет она пользовалась значительной культурной и языковой свободой, власти старались не слишком грубо и демонстративно навязывать ей политическую волю Москвы. Борьба, однако, продолжалась, и ясно было, что значительная часть РКП/б/ считает украинские национальные чаяния фактором, сеющим в СССР раздоры, а стремление Украины к достижению фактической независимости все еще недостаточно искорененным. Сталин разделял это убеждение, и когда пришло его время властвовать, он действовал в соответствии с подобными взглядами и безжалостно расправлялся с непокорным украинским народом.
Глава третья. Революция, крестьянская война и голод
(1917–1921 гг.)
Любит, любит кровушку
Русская земля.
К 1917 году у крестьян в собственности (часть которой они сдавали в аренду) было уже вчетверо больше земли, чем у других российских землевладельцев (включая выскочек-«горожан», доля которых в населении страны к 1911 году превышала 20 процентов). 89 процентов посевных площадей империи уже находилось в крестьянских руках[1].
38
Н.Н.Попов. Очерки истории коммунистической партии большевиков Украины. Харьков, 1929, с.277–280.
40
См.:О.О.Кучер. Проти большовистского повстання Украини в 1921. Литопис червоной калини, №№6,9, 1932.