...Фешка возвращался в Тобольск, а на займище текла своя жизнь. Известие о несчастье с Орликом опечалило всю ватагу. Галкин послал в город человека, приказав ему встретиться с Кожевниковым. А на заимке к вечеру появился невысокий мужик цыганистого обличья. Войдя в атаманову избу, он бойко всех поприветствовал:
- Тарас Федоровичу и честной компании! Растолстели, разбойные, от безделья!
- Шуткуешь, Анисим? - с укоризной откликнулся Галкин. - А нам лихо: в Тобольске Орлика заловили. Рады хоть тебя видеть целехоньким. А то донесли, будто сдан ты в Аремзянском приставу, и сидишь, ты, растяпа, в холодной...
- Залетел дуриком, - вздохнул Анисим. - Еле выкрутился. Управляющая тамошняя отпустила меня с миром.
- Свет не без добрых людей, но и злых хватает, - сказал Галкин. Кто-то сдал Орлика. Жаль его, и за остальных тревожно...
- Орлик - крепкий орешек, вступил в разговор Анисим. - Им его не расколоть. Однако надо уходить с заимки...
- Я и сам так мыслю, - согласился атаман. - Сменим стоянку. До сих пор не снялся потому, что ждал вести из других уездов. Да видно, зря. Время поджимает...
Тарас Федорович вышел из горницы на крыльцо. Через двор - к сеннику. Влез наверх по скрипучей лесенке и лег, вдыхая запах сохнущей травы, задумался. Ему вспомнился родной поселок Игрим на берегу Сосьвы. Там он лет до двадцати жил в родной семье. Промышлял охотой вместе с батей. А потом по навету местного старосты Федор Галкин был арестован и посажен в Березове в холодную. Отца судили за оскорбление властей и заключили в тобольский острог. Через год Галкин-старший там и умер...
Тарас застрелил старосту и подался в тайгу. Его ловили, сажали в тюрьму, сдавали в солдаты. Из полка бежал. Однажды он участвовал в побеге с Ялуторовского винокуренного завода, где работали каторжные. Тарас чистил там квашни от остатков бурды. Рядом с ним работал подольский гайдамак Кармалюк. Вместе с Устимом они замыслили побег и подговорили двух других арестантов. Подпилили в камере на окне решетку, сплели из рубах веревку. Ночью спустились по ней во двор, перелезли через стену и подались на волю...
Мудрый был этот Кармалюк. Надолго запомнил Галкин советы гайдамака, томившегося во многих острогах, в том числе и тобольском... На свободе Тарас собрал лихих людей и нападал с ними на приставов, бар и заводских управителей. Потом затаился на дальней таежной заимке...
Три года назад в западно-сибирском крае заполыхало восстание. В степях поднялись казахи. Мятежники попытались захватить Акмолинск. В низовьях Оби храбрый Ваули Пиеттомин возглавил вагулов, отказавшихся платить чрезмерный ясак, и подступил к самому Обдорску...
Волновались и русские крестьяне. Мужики в Камышловском уезде некоторое время спустя в Ирбитском и Шадринском - вооружились охотничьими дробовиками, самодельными пиками, вилами, топорами. С уральского завода им привезли две старинных мортиры... Восставших собралось много, и небольшой отряд правительственных войск укрылся от них в Далматовском монастыре, ожидая подмоги. Бунтовщики лихо двинулись на приступ. Защитники монастыря ударили по набегавшей толпе из пушек. Картечь косила атакующих, их потери были огромны.
Вскоре крестьянская война кончилась. Вожаков похватали. Некоторым, среди них и Галкину, удалось спастись. Раненый атаман снова скрылся в лесу. Год назад оставшиеся на воле заводилы мятежа попытались, в который раз, поднять народ. Мужики, встревоженные слухами, что из казенных их хотят перевести в крепостные, снова заволновались. К неугомонному Тарасу стали стекаться люди. Но скоро их ручеек иссяк. Власти казенных крестьян в крепостные не записали. Может быть, испугались. В те деревни, что уже взбунтовались, послали воинские команды. Мятеж затухал...
Галкин пытался уснуть, но сон не шел. Он вернулся в избу и кликнул помощников. Когда те явились, распорядился:
- Завтра, Петрович, с утра поднимай конных! Пойдете вроде передовой заставы. Вперед дозорных вышли. А я с остальными двинусь следом. Поселимся на новой заимке, в Брысинском лесу, за болотом. Там на бугре сохранились старые охотничьи землянки. Поправим их и перезимуем. Коли и там нас отыщут, уйдем в Полуяновский бор. И еще далее...
Тебе, Анисим, наказ: утром ступай к большаку. Пощиплешь там бар или купчишек... Шум подними. Пускай думают, что весь отряд озорует на большаке. Да и деньги нам нужны. Крестьянам за харч платить, иначе озлобим их. И на покупку пороха деньги требуются. Возьми с собой трех-четырех бывалых. Потом с ними в Брысинский лес пробирайся. После отдыха отпущу на Иркутский тракт. Может, и сам с вами пойду. Потешимся!
На следующий день, на зорьке, с заимки вышли Анисим и еще трое. Все с ружьями, за поясами - топоры, на спинах - котомки. За мужиками увязалась игривая лайка. Раза два ее шуганули. Она не отставала.
- Нехай бежит! - махнул рукой Анисим.
5. В пути
Наступил день отъезда. После завтрака Марья Дмитриевна велела Паше и Мите надеть курточки. Вдруг поднимется ветер? А пыли и в затишье хватает. На случай дождя взяли зонты и плащи.
Багаж был уложен накануне. Однако братья вновь и вновь проверяли содержимое чемоданов: не забыты ли рыболовные снасти, мешочки с "бабками" гладкими блестящими игральными костями, гербарии и чучело бурундука, сделанное дедом Никодимом. Суета, препирательства между мальчиками, прощание с собакой Стрелкой...
Наконец, подана неказистая, но прочная бричка. На ее козлах красуется Ларион. На сей раз он облачился в найденный в чулане ямщицкий кафтан, который ему явно мал и уже расползся по шву на широкой кучерской спине. Ларион натягивал вожжи, как бы сдерживая лошадей, хотя те вели себя смирно.
Проводить управляющую в город собралось десятка два мастеровых и слуг. По случаю воскресенья мужчины облеклись в белые рубахи из тонкого холста, подпоясались красными или синими кушаками. Двое или трое в черных картузах... Женщины надели разноцветные ситцевые платья и домотканые сарафаны. В повседневной одежде аремзяне выглядели скромнее.
Марья Дмитриевна - в серой накидке и таком же капоре - вышла из дома, села в бричку, в которой ее ждали сыновья, и обратилась к мастеровым:
- Извините меня: плату вам за месяц задолжала. Самую екатеринбургские купцы подвели. Как получу с них долг, сразу рассчитаюсь.
- Не тревожься, матушка, - откликнулся Сергей Маршанов, - нас огороды, скотинка и охота прокормят. Счастливой дороги!
- Ты, Ларя, будешь в овраг съезжать - коней придержи, там спуск склизкий, - посоветовал кучеру Епифан Мальцев.
- Сам не маленький, не учи ученого... - буркнул Ларион.
- Вот язва... Я ему от души, - заворчал Мальцев.
- Нашли время спорить, - заметила Марья Дмитриевна, - Едем. Христос с вами!
Малиновый звон колокольцев огласил округу. И вот уже мелькают спицы экипажа. Бричка нырнула в овраг, в низине свернула направо и вскоре показалась на противоположном склоне. Менделеевы обернулись: с горы им махали.
Потом село скрылось за вековыми деревьями. Лес вздымался стеной по краям дороги и лишь временами расступался, освобождая место опушкам, полям ржи и овса. Он то подступал к дороге, то отбегал на версту-другую. Потом снова надвигался на тракт. Кедры, сосны, ели удивляли Митю мощью, прямизной, хотя встречались и их зачахшие собратья, утратившие хвою или листву. "Отчего они такие? - гадал мальчик. - Погибли от избытка влаги? Или здесь была паль?"
Мерный бег лошадей, плавное покачивание брички, пейзаж однообразный, но полный неизъяснимого очарования... Люди встречались редко. Только возле деревни Ровдушка Менделеевы увидели богомолок в черных платьях и платках. В руках у женщин были посохи, за плечами - берестяные короба. Потом повстречался лесоруб, шагавший рядом с повозкой, груженой жердями.
Езда стала привычной, убаюкивающей. Раза два общее оживление вызвали зайцы, ускакавшие с дороги при появлении экипажа.
- Ату-ату, косой! - оживились Паша и Митя.