Юная негритянка вздохнула и сказала:
— Ладно, давай его сюда... Слушай, «просто Айви», мне вон тоже много чего хочется, только это никого не волнует. И мне разницы нет, домой идти или куда еще, потому что человеком я нигде себя не чувствую. Это ты вот час потерпел и сейчас мне его сдашь и пойдешь по своим делам, а я так и останусь...
Айвар помолчал, так как эти горькие слова его задели за живое, и наконец спросил:
— Ну, если ты еще чего-то хочешь, то не все потеряно. Тебе что, совсем некому помочь?
— Ага, — кивнула она. — Родня у меня в деревне осталась, и я им с этим ребенком ни в какое место не уперлась. Обратно они меня не пустят, да и самой унижаться не хочется. А на чужих в городе рассчитывать нечего, тут давно нет общинно-племенных связей.
Все же Айвар вызвался проводить ее до дома, который был не очень далеко от его района. По дороге Лали (так представилась девушка), кое-что ему поведала о себе. Она сбежала из деревни без родительского согласия и какого-либо подспорья, мечтая стать танцовщицей или актрисой. Такие грезы появились у нее в сельской школе — одна из ее учительниц и старших подруг, чуть ли не единственная любительница книг во всем поселке, приучила Лали к любовным романам разных эпох, которые читала вслух или пересказывала на свой лад. Впитав фантазии о красивых домах, садах, нарядах, героях, интригах и любви, девочка стала мечтать прикоснуться к такому миру хотя бы через игру и притворство.
Поэтому в Аддис-Абебе Лали попыталась зарабатывать уличными танцами, но это и принесло ей беду. Ее гоняли попрошайки со стажем, а среди прохожих попадались люди, чей интерес к пластичной и раскованной девушке был отнюдь не только эстетическим.
В конце концов кто-то из них совершил над ней насилие — об этом она упомянула очень кратко и сухо. Будучи совсем девчонкой, она не предугадала, к чему это приведет, и аборт делать было поздно, да и страшно. Почему она не бросила ребенка сразу после родов, Лали толком не смогла объяснить. Но никакой любви к нему она до сих пор не ощущала, не давала ему имени, не пыталась приласкать и, по ее собственным словам, очень хотела как-нибудь прокрутить все назад.
После рассказа девушки Айвар невольно проникся к ней уважением. То, что она, родив ребенка, не опустилась до криминала и попрошайничества, говорило о многом, как и ее склонность к мечтам и самокопанию, странная для деревенской среды.
2.Женская благодарность без прикрас
Дом, где жила Лали, кишел не просто беднотой, но и пьяницами, которые, правда, по ее словам были тихими и только клянчили грош-другой на «стаканчик». И все же Айвару было неспокойно оставлять ее там. Увидев ее крайне неприглядную и унылую комнатушку, он понял, что девушка все больше заболевает равнодушием к жизни, и на это есть не только личные и социальные, но и сугубо медицинские причины.
— У тебя что, совсем нет еды? — полюбопытствовал он.
Лали мрачно усмехнулась и сказала, приподняв футболку:
— Если ты голоден, то вот здесь еды хоть залейся! Как назло, сама я кое-как питаюсь, а этого добра через край, ему столько и не съесть. Так что я не буду против, если он с тобой поделится, потому что она уже чертовски пухнет и болит.
— Понял, благодарю, но не стоит, — поспешно сказал Айвар. — Лали, мне уже пора домой, но я к тебе завтра зайду в кафе. Заодно подумаю, чем вам помочь.
— Не надо меня жалеть, Айви! Ей-богу, не понимаю, откуда ты такой взялся. Вроде черный, а ведешь себя как-то не по-здешнему.
— Ну, это действительно запутанная история, но расскажу как-нибудь в другой раз. А жалею я не тебя, а ребенка: у него еще гордость не выросла.
Он и сам не понимал до конца, почему его так взволновала история этой девушки и ее ребенка (это, как выяснилось, был мальчик). В больнице Айвар повидал много ужасов от насилия, недоедания, грязи и духовного падения, которое порой разлагало организм хуже болезней. Но от Лали он узнал нечто новое — что жизнь в спартанских условиях вовсе не дает иммунитет от слабости, страха и жалости к себе. Кроме того, у Айвара уже по-медицински был наметан глаз на скрытые недуги, и за столь короткое знакомство он вполне представлял, чем девушке можно помочь, пока ее нервное расстройство не привело к страшным последствиям.
На следующий день у него был выходной, поэтому он решил проведать Лали пораньше. Она обмолвилась, что на работу пойдет после полудня, и Айвар с утра сходил на рынок, где купил картошки, оливкового масла, хлеба, фасоли, орехов, овечьего сыра и сухофруктов. Из теории он уже знал, что к депрессии часто приводит дефицит кое-какой «химии» и восполнить его можно прозаическим способом.
Девушка при виде этого изобилия вначале посмотрела на него как на безумца, но потом все же сдержанно поблагодарила, сама почистила и поджарила картошку. За едой они снова разговорились и Айвар даже немного рассказал ей о том, как жил за границей, какие у его родителей были хлебосольные знакомые, встречавшие гостей изумительными домашними пирогами с ягодами и творогом. Лали немного оживилась от этих историй и поела, хоть и без особого аппетита. Страна, о которой говорил парень, показалась ей какой-то невероятной сказкой.
— Забавное у тебя тату, Айви, — вдруг заметила она. — Кем ты там в больнице работаешь? Уж очень неформальный у тебя вид.
— Пока просто санитаром, — улыбнулся Айвар. — Мне там и пол приходилось мыть, так же, как тебе. Правда, сейчас я учусь, только не на врача, а на медбрата. И кое в чем уже разбираюсь. Кстати, тебе бы надо ко мне в больницу сходить, сдать кое-какие анализы, а заодно и малыша следует осмотреть. Он же у тебя в полной антисанитарии растет. Хорошо еще вшей пока нет, это я разглядел.
— Слушай, здесь все так растут, как сорняки, — резко заявила девушка, — и никто над детьми не трясется: пять из десяти помрет, но остальные-то кое-как держатся. Правда, не знаю, какая половина более везучая...
— У тебя не десять детей, Лали, а один, — строго сказал Айвар, — и вы оба везучие, потому что живете и пока не болеете чем-нибудь страшным. Так что к врачу ты обязательно сходишь.
Правда, многое Айвар уже понимал сам: гормональный сбой, застой молока, незалеченные травмы и воспаления после родов сочетались с обычной нагрузкой на любую женщину в первый год жизни ребенка. Поэтому он смог раздобыть для Лали приличный молокоотсос, белье из безопасной ткани, прокладки и кое-какие лекарственные мази. Заодно он купил детский крем от опрелостей у малыша и научил девушку их обрабатывать. Эти сюрпризы потрясли ее больше, чем еда, но она их приняла и даже впервые слегка улыбнулась.
Потом Айвар помог ей развести огонь под большим котлом и прокипятить простыни и полотенца в мыльно-содовом растворе. Ему показалось, что с момента несчастья она совсем махнула рукой на свой быт, и он стал понемногу вовлекать ее в дела по хозяйству. Сначала Лали реагировала на это резко, но вскоре стала прислушиваться.
Они развесили белье сушиться на солнце и устроились рядом на крылечке, чтобы перекусить инджерой с красным луковым соусом.
— Скажи, Айви, а что это ты повадился мне помогать? — спросила девушка, протягивая ему баночку пепси-колы. — Моему отцу и братьям до меня никакого дела нет, а ты вроде как чужой и столько на меня времени тратишь.
— Да просто страшно стало за вас. Я сам через такое прошел, когда чувствуешь, что никому до тебя нет дела, но мне было все-таки гораздо легче. Так что ты можешь уже не считать меня чужим.
С этого времени Айвар регулярно приходил к Лали по вечерам и в выходные, если она не работала, приноровился сидеть с ребенком на руках и одновременно заниматься медицинской теорией или английским. Ей за это время удавалось постирать, сходить в баню или просто подремать. С продуктами он тоже продолжал помогать. В кафе она справлялась сама, и даже настояла на том, чтобы Айвар не слишком с ней возился в ущерб собственному досугу. Он не возражал, заметив, что ее нервы понемногу приходят в равновесие и ей уже нравится наблюдать, как подрастает малыш. Девушка даже попросила его сходить с ними на рынок за новой детской одежкой, купила ванночку, мыло со вкусным запахом, и когда Айвар приносил со двора воды, купала мальчика. Назвала она его Самуэлем. Он уже улыбался, изучал все вокруг огромными вишневыми глазками из-под пушистых ресниц, узнавал их обоих и рос вполне здоровым и спокойным.