Потом девушка взялась жарить кофейные зерна. Так же, как и Айвар, она любила кофе с шоколадом, только предпочитала всякие экстремальные добавки — имбирь, красный перец, морскую соль. Впрочем, в кухне витало много острых и сладких ароматов от специй и благовоний, как и в ванной веяло запахом сухих цветов и терпкого виноградного масла.
— Выпить чего-нибудь хочешь? — спросила Налия. — У меня есть чудесный карамельный ликер из Южной Африки, с кофе лучше и не придумаешь.
— Спасибо, но сейчас мне хочется, чтобы голова была ясной. Кроме того, ты горячее всякого напитка!
— Да и ты будешь покрепче, чем абсент! А самое главное, в неограниченном употреблении.
— Ладно тебе льстить, Налия! Для своей расы я ровно такой как надо, — отозвался Айвар невозмутимо, но с таким же лукавым огоньком в глазах.
— Но поесть, наверное, не откажешься? Могу гренки по-быстрому сделать, если хочешь.
— Ну кто же откажется от такой щедрости, — улыбнулся Айвар.
Поставив кувшин на огонь, Налия сказала:
— Ничего, что я себя так нагло повела? Знаешь, по твоему лицу сначала показалось, что тебе все еще четырнадцать и ты плохо понимаешь, чего от тебя хотят...
Она рассмеялась чуть глуховатым от курения, но приятным грудным смехом.
— Да просто отвратительно! — сказал Айвар весело, от души целуя волосы и шею девушки. — В следующий раз будь любезна: встреть меня в строгом платье в пол, с горячим ужином, целуй руки и ничего не говори и не делай, пока не разрешу.
— О, теперь я слышу истинного эфиопского мужчину, а не рафинированного петербуржца, — усмехнулась Налия. — Что же, попробуй, приучи меня к такому!
— Ладно, — ответил Айвар, осматриваясь. Ему очень нравилась прелестная умиротворяющая обстановка кухни: шторы из органзы с видом раскаленной пустыни, над которой восходит багровое солнце, плетеный поднос с расписными чашечками и сахарницей, арабский узорный коврик на полу, лампа под бледно-фиолетовым абажуром, разрисованным веточками белой сирени, которую Налия привезла еще из Москвы.
Девушка поставила на столик блюдо с гренками, снова села рядом и погладила его ступни пальцами ноги с перламутровым педикюром, стилизованным под «змеиную кожу». Айвар взглянул на нее с неловкой улыбкой — Налия попала в точку, заметив, что порой он выглядел как скромный подросток с более искушенной подругой. Но на самом деле это была зрелая и мудрая деликатность, когда не все считаешь нужным выставить напоказ.
— А я все-таки даже сейчас медленно соображаю, не лучше, чем в четырнадцать. Хоть бы цветы по пути купил, или сладости какие-нибудь, — заметил парень сокрушенно. — Но уж в следующий раз непременно принесу.
Тут он еще больше замялся и добавил:
— Прости, я сегодня что-то все время невпопад говорю...
Налия посмотрела на Айвара с улыбкой, поняв, что его смутило в собственных словах. Она потерлась щекой о его плечо и сказала:
— Да что ты, Айвар, приходи сюда когда захочешь, а лучше вообще оставайся. Зря я, что ли, тебя так долго ждала?
— Ты же меня знала не таким, как сейчас. Я, если честно, не был уверен, что в нынешнем виде так же буду тебе нравиться.
— Могу тебя заверить: хоть ты и подрос, душа у тебя все та же, слишком ранимая для моего женского эгоизма. А ведь ты потрясающий мужчина, шикарный... Я бы даже сказала — благодатный. Такие в природе едва встречаются, и обращаться с ними надо соответственно. Вряд ли я заслуживаю того, чтобы ты так на меня смотрел.
Она испытующе поглядела на Айвара, но он понял ее слова и спокойно сказал:
— А может быть, я именно этого и хочу? Знаешь, есть у Гумилева такие ранние стихи — «Ягуар», «Маскарад», «Поединок»... Цитировать я их сейчас не буду, чтобы не выглядеть банальным, но там говорится о том, что поклонение единственной в своем роде прекрасной женщине, полная самоотдача ради одного ее взгляда — а больше порой ничего, — это высшая степень блаженства. Правда, ей еще надо побороться за то, чтобы мужчина счел ее такой, завоевать силой, красотой, колдовством. Ну, если хочешь, можно это назвать сумасшедшей концентрацией химических процессов в крови, исходящих от нервной системы. Я же все-таки медик, хоть и среднего звена, так что мне близки оба представления.
— Знаешь, не лучший образец для подражания, Айвар, тем более что у меня любимое стихотворение этого поэта — «Гиена», а там, если ты помнишь, речь идет о «преступной, но пленительной царице». Именно она для меня всегда была эталоном, а не диснеевские и даже не британские принцессы. Ужасно, да?
Они вели этот необычный разговор, между делом не забывая о гренках с медом и корицей, которые запивали густым маслянистым кофе.
— Так что жизнь нельзя так низко ценить, — добавила Налия серьезно, — на свете есть много хорошего, кроме того, чтобы покоряться языческому божеству за красивые ноги.
— Понятно, но я с жизнью и не собираюсь расставаться, ты не думай, — усмехнулся Айвар. — Зачем, если при жизни для своего «божества» можно сделать гораздо больше? Счастье ведь складывается из малых радостей, хоть из тех же цветов или конфет, кто бы ни говорил, что это давно устарело. Вот представь себе, я до сих пор помню, что тебе больше всего нравилось в России.
— Ну да, хоть я и была мажоркой, но любила все, что продавалось в уличных палатках, особенно смешные леденцы в форме петушка. Для меня и сейчас лучший подарок — это впечатления и секреты, все остальное я могу себе сама купить. Только слушай, я как-то не понимаю: про цветы, конфеты и прочие радости для меня ты все сказал, а я-то для тебя что буду делать? Ты взамен разве ничего не хочешь получить?
Айвар удивленно посмотрел на нее, теребя пальцами свою густую шевелюру, и сказал:
— Налия, я чужие обязанности не считаю, такое говорить можно только за себя. Мне хватает того, что ты есть, и чтобы тебе было хорошо. Я, конечно, рад, что у тебя скромные и милые запросы, но насчет самоотдачи вполне искренне говорю, можешь поверить.
Налия бросила на него быстрый взгляд.
— Насчет самоотдачи в физическом смысле — верю, что уж там... Но что-то ты наверняка оставишь за собой, Айвар, иначе это уже будешь не ты.
Айвар ответил после паузы:
— Ну, как говорят в России, поживем — увидим. Но вообще в духовном, так сказать, смысле я действительно привык быть своим собственным. Думаю, тебе об этом следует знать.
— Я знаю, — тихо сказала Налия.
Она взяла его за руку, и ему показалось, что на ее темных щеках неведомым образом выступил румянец.
— Поэтому сейчас и хочу тебя больше чем всегда...
— Правда? В смысле — прямо сейчас? — почему-то спросил он, чувствуя, что по его телу от этого прикосновения пробежала болезненная дрожь.
«Господи, да что это, зачем я это говорю?» — пронеслось в мыслях. Но времени на то, чтобы вдуматься, уже не нашлось. Айвар стремительно подхватил ее, уложил на ворох нарядно расшитых подушек, рассыпанных на полу у самого окна, и мастерски закинул ее ноги себе на плечи. Налия нисколько не смутилась от этого почти дикого порыва, в отличие от самого Айвара, который забыл о предохранении и вместо того, чтобы растянуть удовольствие им обоим, вынужден был оторваться от нее раньше желанного момента. От острой смеси наслаждения и досады он с трудом удержался, чтобы не застонать. Это усилие далось с болью в груди, и Айвар даже укусил себя за кисть.
Девушка заметила это и тихо заговорила с изумлением и жалостью, гладя его по плечам:
— Зачем ты себя мучаешь, Айвар? Кричи, если так хочется, это нормально, это хорошо, этого не надо стыдиться. Прокричись наконец, или даже проплачься, — я с тобой, я вижу, как тебе это сейчас необходимо...
Но он промолчал, до тех пор, пока она не прижалась к нему, благодарно целуя его губы и щеки. Тут накопившиеся и оледеневшие внутри от душевного напряжения слезы наконец пролились из его глаз, унося с собой соль многолетней тоски и снимая все внутренние запреты на чувства.
5.Одержимость
С этого момента жизнь Айвара расцвела совсем новыми красками. Всю неделю после первого свидания они с Налией то и дело перезванивались, особенно по вечерам, и делились впечатлениями о том, что происходило вокруг, даже если речь шла о каких-нибудь уличных торговцах или музыкантах. А перед следующими выходными, когда Айвар уже вернулся с работы в свою съемную квартиру и собирался немного прибраться, в дверь неожиданно постучали. С удивлением он увидел на пороге Налию, одетую в простой спортивный джемпер и джинсы. В руках у нее была объемная сумка.