Там же с ними произошел забавный случай. За обедом в большом кафе, у стойки, супруги услышали, как их беззастенчиво обсуждают двое молодых людей, сидящих поблизости и уверенных, что иностранные гости ничего не понимают.
— Какая аппетитная губошлепочка! — восхитился один, разглядывая Налию. — Вот бы с ней поближе познакомиться. Говорят, что они сущий огонь, на особо близком расстоянии!
— А этот? — вздохнул собеседник и безнадежно махнул рукой в сторону Айвара. — Ты его бицухи видел? Я бы и сам рад, но лучше не связываться, обожжешься! Приехали небось откуда-нибудь из Парижа, видно по фасону. И называть их теперь надо французами, и в рот смотреть, будто это мы здесь дикие лапотники...
— Не угадали, мы из Эфиопии, — сказал наконец Айвар и не смог удержаться от смеха, когда один из парней чуть не подавился пивом. — И в рот нам смотреть вовсе не надо, но за комплименты спасибо.
— Да ладно? — ошалело спросил другой. — А что же по-русски так говорите? Афророссияне, что ли?
— Нет, мы все-таки афро-африканцы, — с хитрой улыбкой отозвалась Налия. — Тут мы выросли, выучились, но теперь живем и работаем в Африке, а сюда просто в гости приехали.
— И кстати, против слова «негры» мы тоже ничего не имеем, — добавил Айвар.
Это слово даже нравилось ему, в отличие от многих земляков, настаивающих на том, что они относятся к отдельной, самостоятельной расе. Айвар не понимал этого пижонства и считал, что «эфиоп» или «африканец» — пресные, формальные слова, обозначающие только то, что ты не француз и не азиат. «Чернокожий» — тоже не несет никакой эмоциональной нагрузки. А вот «негр» — совсем другое дело. Это не просто раса, а отдельное культурное и чувственное понятие, проникнутое болью нищеты и рабства, романтичными нотками джаза и чечетки, суровым воздухом американского Гарлема, таинственной магией вуду, солнцем и ароматами прекрасных южных цветов, фруктов, кофе и соуса табаско. Таким красочным наследием стоило бы гордиться, а не брезговать, как думал Айвар, сожалея о непонятливости и черствости своего народа.
Московские парни оказались хоть и болтливыми, но добродушными, и супруги еще долго обсуждали с ними текущую обстановку в России и терпеливо отвечали на всякие причудливые вопросы об Африке. А на следующий день им предстояло садиться в поезд — курс лежал на Северную столицу.
13.Солнце из глины
В Питере супругов ждали старые товарищи, у которых за эти два года тоже произошли важные события. Оля вскоре после свадьбы родила дочку, которую в честь бабушки назвали Аней, а Митя Амелин, с которым она продолжала дружить, за эти годы женился на девушке, с которой познакомился на почве социальной активности. Она работала дизайнером и пиар-технологом и очень помогла в продвижении его публицистических проектов. Айвар часто переписывался с Митей и они обсуждали культурный фон России и Африки. Тот успел набраться знаний о том и другом, так как много колесил по миру со своими репортажами. По его словам, только занявшись любимой работой, он начал жить по-настоящему.
Оля предложила отметить прошедший праздник еще раз в домашнем кругу, на даче, и Айвар с Налией с удовольствием приняли приглашение, привезя к столу редких фруктов, банку мадагаскарской икры, жгучего соуса широ в плетеном кувшине и бутылку вина из эфиопских виноградников.
Дом, где в каникулы отдыхали Северцевы, двухэтажный, оборудованный всеми благами, прятался в небольшом лесочке и снаружи отличался какой-то немного сказочной, детской уютностью. Сейчас вокруг лежал снег, но Оля сказала друзьям, что летом здесь изумительно цветет жасмин, пахнет липами и созревает необыкновенно сочная малина. К ее удовольствию, здесь не приходилось возиться в огороде, как в юности на родительской даче.
Она встретила их в саду, и Айвар заметил, что рождение второго ребенка сделало Олю еще нежнее и женственнее, чем в юности. На ней был пушистый белый жилет из меха и валенки с красивой вышивкой. Ее муж Алексей оказался высоким мужчиной с черными волосами и ярко-голубыми глазами, интеллигентным и весьма моложавым, хотя ему было уже около сорока. Он очень тепло поприветствовал необычных гостей. А в доме их ждали ребята — Павлик, старшая дочь Алексея Кристина и маленькая Аня.
Подросший Павлик был очень хорошеньким мальчиком — от Даниэля ему достались большие темные глаза и кудри, правда, не черные, а скорее приятного каштанового цвета. От Оли была нежная кожа с румянцем, вздернутый носик, легкие веснушки и золотистый отлив бровей и ресниц. Но он был лишен самолюбования, свойственного его биологическому отцу, и в отличие от многих мальчишек, не стеснялся проявлять нежность к матери и сестренкам. Он был так рад увидеть Айвара, что тот даже удивился: ведь в первую их встречу Павлик был совсем маленьким. Вскоре ему предстояло идти в первый класс, и он уже отличался любовью к чтению, а особенно к географии, истории и архитектуре. Айвар заметил, что рисунки мальчика были похожи на те, которыми он сам когда-то увлекался.
Кристине гости тоже понравились, и она с удовольствием показала Налии свои наряды и редких коллекционных кукол. Та подарила ей настоящее эфиопское платьице из белого шелка и пообещала научить плетению африканских косичек. Словом, атмосфера в доме была очень приятной и когда друзья с дороги поели чудесного грибного супа и пирога с таежными ягодами, Оля предложила им не снимать гостиницу, а пожить пару дней у них. Айвара это поначалу немного смутило, но Налия согласилась охотно, и они вместе с хозяйкой принялись готовить стол к вечеру.
За этим занятием женщины разговорились и неожиданно нашли много общих тем, несмотря на этнические и социальные различия. Обе помнили о культурных веяниях, которые проникали в Россию на переломе двух веков, хотя у Налии уже был цифровой проигрыватель с доступом в интернет, когда Оля еще перематывала пленку в кассетах карандашом и записывала песни из радиоэфира. Они устроились на просторной кухне с деревянными стенами, главным украшением которой был желтый глиняный барельеф в виде солнца.
— Это мы с ребятами вылепили вместе к прошлой Масленице, — пояснила Оля. — Я люблю языческую культуру и много им про нее рассказываю. В переходном возрасте я даже некоторое время коловрат носила, в пику родителям. Тогда как раз начиналась мода на православие, и они быстро в нее ударились.
— О, ты, оказывается, тоже хулиганка, не хуже меня, — улыбнулась Налия. — Я своих еще как изводила, было время. Но им хватило мудрости, так что теперь, слава богу, общаемся душа в душу. А у вас как?
— Да по-разному, — вздохнула Оля, — я сейчас просто стараюсь с ними не спорить и не ворошить обиды. Так-то у нас всякое бывало: и мое увлечение странной музыкой им не нравилось, и мечты о дальних странах, и то, что я участвовала в конкурсах, и даже писала собственные сказки на основе древнеславянских историй. Вместе с сокурсниками мы сняли короткометражный фольклорный фильм, который показали на одном молодежном фестивале, а у них и это вызвало досаду. Так уж они созданы: живут по принципу «не высовываться» и не забывать, что у нас все в роду были полуграмотными крестьянами. До сих пор живут на ведомственной квартире, корячатся на государственной даче, не умеют нормально отдыхать и не любят тех, кто хочет жить иначе.
— Мне такой образ мышления очень знаком, — отозвалась Налия, раскладывая фрукты на керамические блюда. — Мы в Эфиопии стараемся его искоренить, хотя пока нам мало что светит, кроме побед местного значения. Целиком в этой борьбе никогда не победить, но что поделаешь...