— Посели ее в свою коммуналку. Там ей самое место.
— Пф-ф, моя комната в два раза дешевле стоит. Я, кстати, туда тоже жильца нашел. Завтра договорились встретиться.
Они зашли в подъезд и поднялись на свой этаж. Артем подошел к двери, но не успел вставить ключ в замок. Навстречу вышла Олеся.
— Иду на учебу. Буду поздно, — предупредила она и начала спускаться. — А да, Света, к тебе папа приходил.
Артем со Светланой переглянулись.
— Какой еще папа? — насторожено спросила она.
— Интеллигентный такой. В костюме, — Олеся взглянула на них и остановилась. — В чем дело? На вас лица нет.
— А что хотел этот «папа»?
— Старый радиоприемник забрал и ушел. А что? Не надо было отдавать? Вы бы хоть предупредили. Откуда мне знать, что можно отдавать, а что нельзя. И попросил передать что-то типа: каждому своя дорога.
Она пожала плечами и продолжила спускаться. Артем забежал в квартиру и выругался.
— Забрал, — выдохнула Светлана и опустилась на край дивана. — Ну и пусть. Все равно мы не знали, что с ним делать.
— Надо замок поменять. Неизвестно, что еще он захочет забрать, — зло сказал он.
Она легла на диван и свернулась калачиком.
— Пусть забирает, что хочет. Это же его дом.
— Не его, а ваш общий — не забывай об этом. А теперь еще и мой, — он засмеялся и повернулся к ней. — Хотел бы я посмотреть на твоего мужа, когда он увидел Олесю в своем кабинете. Представляю, сколько матерных слов пришлось ей выслушать.
Светлана сложила ладошки под голову и закрыла глаза. Сейчас ей, как никогда ранее, хотелось, чтобы Карл Борисович сел рядом и заботливо спросил, как она себя чувствует и почему расстроена. От Артема такого не дождешься. Она горестно вздохнула, пытаясь подавить слезной поток.
«Похоже, я сделала неправильный выбор», — вдруг осознала она и посмотрела на Артема, слоняющегося по дому.
— Он хочет со мной развестись.
— И правильно. Чего тянуть? Скорее бы уже отделаться от него, — он остановился в дверях.
— А если он выставит меня на улицу, ты примешь меня без приданного?
Артем подошел, сел рядом и начал хрустеть пальцами.
— Тебе надо сделать все, чтобы хотя бы квартиру тебе оставил. А лучше, чтобы пособие какое-нибудь платил.
Светлана снова закрыла глаза, изо всех сил стараясь не выдать своих чувств. Слезы бесшумно стекали на обивку дивана.
Глава 14
Карл Борисович вытер пот со лба, трясущимися руками воткнул вилку в розетку и, задержав дыхание, повернул рукоятку на полную громкость. Из динамиков послышалось журчание ручья и пение птиц.
— Та-ак, вроде работает, — он шумно выдохнул и повернул антенну на «Деревню».
Веселый детский смех заполнил гостиничный номер.
— Реган, дай мне попробовать, — крикнула Вера. — Ого, прям как настоящий. Жаль только, что постоянно приходится заострять и быстро заканчивается.
— Ерунда, — профессор узнал Гюстава. — Этого добра здесь навалом. Мне обиднее всего, что белого листа не достать. Остается только на камнях рисовать.
— И на деревьях, — подала голос Луиза. — Я раскрашу свой дом.
— А-а, — протянул Реган. — До первого дождя. Вода быстро смывает, я пробовал.
— Тем лучше, — ответила Вера. — Смоет, заново нарисуем. Я очень люблю рисовать, особенно акварелью. Спасибо, Реган, за такое счастье. Кто бы мог подумать, что эти плоды рисуют, как мелки.
— Да, молодец Реган, — сказал Гюстав и хрипло рассмеялся. — А мы не знали, что придумать с этими кустами. Растут быстро, а плоды ядовитые.
— Они не ядовитые, — возмутился Оливер. — Кроме диареи от них ничего плохого нет.
— А диарея, по-твоему, от чего? От отравления.
— Ну, может быть, — согласился он. — Посмотрите, как я раскрасил свою панаму.
Они еще долго обсуждали красящие восковые плоды, а Карл Борисович с блаженной улыбкой сидел, прижавшись к радиоприемнику, и представлял, что находится рядом. Вот он расспрашивает Гюстава о жизни во Франции в начале двадцатого века, вот вместе с Оливером ловит рыбу, а вот с Луизой накрывает на стол. Прямо, как большая дружная семья. Жаль, только мамы нет.
Тут Карл Борисович вспомнил, что хотел с Марией сходить на кладбище. Он спрятал радиоприемник в шкаф, вышел из номера и запер дверь.
«Где же Машенька? — подумал он и набрал ее номер второй раз. — Вроде на больничном. Должна дома сидеть с больной спиной».
Он уже хотел положить трубку, но гудки пропали и послышался слабый голос Марии:
— Алло. Кто это?
— Машенька, это я. Что с голосом? Заболела?
Вместо ответа Мария зарыдала.
— Что случилось, Маша? — испугался он, но она не ответила и продолжала горько плакать.
— Я сейчас приеду. Никуда не уходи!
Встревоженный профессор выбежал на улицу, но вспомнил, что машина осталась на парковке завода и вернулся назад.
— Такси! Вызовите мне такси. Срочно! — закричал он администратору.
Весь путь до дома уборщицы Марии обеспокоенный Карл Борисович подгонял таксиста.
— Здесь можно быстрее, патруль никогда сюда не заезжает…Обгоняйте этот утиль, еле тащится! Блин, красный.
На светофоре таксист повернулся к нему и с насмешкой спросил:
— На роды, что ли, торопишься?
— Ага, на роды, — торопливо ответил он и кивнул. — Езжай давай, уже желтый.
Карл Борисович расплатился, зашел в подъезд и побежал вверх по лестнице.
«На третьем или четвертом этаже? Помню, что квартира слева. Дверь вроде бы черного цвета».
Он постучал об черную дверь на четвертом этаже и замер в ожидании. Прошло пять секунд, десять, двадцать, но никто не открывал.
«Перепутал, наверное. Хотя на третьем дверь красная. Может, перекрасили», — он хотел уйти, но замок щелкнул и дверь открылась.
— Машенька, что случилось? — выдохнул он, увидев растрепанную и красную от слез Марию.
Она ничего не ответила, развернулась и исчезла в глубине квартиры. Карл Борисович зашел, закрыл дверь и пошел следом.
— Суп будешь? — тихо спросила она.
— Буду, — он сел за стол и вопросительно уставился на Марию, которая старательно избегала встретиться с ним взглядом.
Она поставила перед ним миску с супом и плетеную корзинку, в которой лежал хлеб. Профессор начал есть, не сводя глаз с Марии.
— Очень вкусно, Машенька. Спасибо. Я помою за собой, — он подошел к раковине, но она опередила его и отобрала грязную посуду.
— Не надо. Я сама.
Карл Борисович взял ее за руку и участливо спросил:
— У тебя где-то болит? Может, с дочкой что-то случилось?
Она прижала кухонное полотенце к лицу и зарыдала. Профессор обнял ее и погладил по спине:
— Расскажи, легче станет. Если что, у меня есть связи и деньги. Я тебе помогу. Только прошу, не молчи. Пожалуйста, Маша!
Она отстранилась и села на табуретку у стола.
— Эх, Карлуша, поздно. Уже слишком поздно.
— Что поздно-то? Не томи, говори!
Она горько усмехнулась и покачала головой.
— Я-то думала, что от работы спина болит, а оказалось от рака.
У Карла Борисовича перехватило дыхание.
— Как от рака? Ты же здоровая была. Вон, какие ведра таскала.
— И я так думала, а, оказывается, уже последняя стадия. Дали таблеток, чтобы не мучилась и домой отправили умирать. Все, прожила я свой век. Завтра куплю платье и туфли на похороны, чтобы дочке потом не бегать.
Он опустился перед ней на корточки и заглянул в опухшие от слез глаза.
— Машенька, даже не думай об этом. Поняла меня? Я что-нибудь придумаю. А ты, держись. Не хорони себя раньше времени. Я, обязательно, придумаю, как тебя спасти, — с жаром сказал он и резко встал, отчего хрустнули колени. — Пойду. Вытри слезы, они не помогут. Позвоню тебе вечером.
Он размашистым шагом вышел из квартиры.
«Ну уж дудки! На этот раз ты меня не проведешь, Смертушка. Не отдам я тебе Машу. Вот увидишь, — подумал он и остановился. — Надо магнитофон купить и кассет побольше».
Карл Борисович зашел в магазин «Музыкальный мир» и подошел к продавцу.