Затем она предстала в плотно облегающем платье из белого сатина с шифоновой драпировкой. Прическу украшал большой яркий цветок.
Айви Реймонд проявила чудеса изобретательности, распределяя наряды отсутствующей Кэрол между другими моделями. Наконец осталось лишь одно платье, судьбу которого предстояло решить.
– Может, Шиле… – предложила она неуверенно.
– Оно не подойдет к цвету ее волос, – возразила Мона.
– Тоже верно. Давай попробуем Софи.
Длинное, до пола, шифоновое платье было скроено по строгим классическим образцам, без всяких декоративных украшений. Длинную фату удерживали две крохотные жемчужные заколки. Мона сомневалась, будет ли юная Софи смотреться в этом платье консервативного покроя, но, когда увидела ее, пришла в восхищение – простые линии наряда выразительно подчеркивали ослепительную красоту Софи.
Мона снимала девушку в компании других моделей, а потом одну, уже понимая, что эти кадры будут лучшими из всего набора.
– Покружись, – дала она указание Софи, и фата взметнулась мерцающим облаком. Защелкал затвор аппарата. – О'кей, – удовлетворенно вздохнула Мона через несколько минут.
Она не обратила внимания, что в студии появился кто-то еще, а повернувшись, увидела Эвана.
– Привет. И долго ты тут стоишь?
Он не ответил, с полуоткрытым ртом уставившись на Софи. Та заметила его и расплылась в улыбке, в которой затаилось торжество – возлюбленный вернулся к ней, но в ее глазах не было и следа злорадства. Она искренне радовалась, едва ли не впервые ощутив свою силу как женщина.
Софи неторопливо прошла по студии, остановившись перед Эваном на точно рассчитанном расстоянии, и присела в реверансе.
Выглядела девушка просто потрясающе, и Мона тут же вскинула камеру, моля Бога, чтобы Софи не сдвинулась с места, пока она не сделает снимок. И конечно, юная фея уловила ее желание.
– Я тебе нравлюсь? – кокетливо спросила она Звана.
Тот, растерявшись, издавал какие-то сдавленные звуки.
– Ты… ты выглядишь… ты просто… просто…
– Софи, мне нужно это платье, – окликнула ее Айви, и девушка упорхнула, бросив на поклонника лукавый взгляд. Тот смотрел ей вслед, не в силах сдвинуться с места.
– Милый Ромео, – Мона провела рукой у него перед глазами, – вернись на землю.
– Ничего не понимаю, – наконец пришел он в себя. – Я и представить не мог…
– Насколько она незаурядна, не так ли?
– Незаурядна? Да можно ли так говорить о ней? Она же богиня. Венера, красоте которой поклоняются, Елена Прекрасная, из-за которой шли на смерть. Она…
Ладно, я поняла тебя, – добродушно остановила брата Мона. – Не хочешь ли кофе с сандвичами? Или можешь вкушать сейчас только нектар и амброзию?
– Что?
– Неважно, – потрепала она его по руке. – Радуйся, что ты кому-то нравишься.
– Вот бы на всю жизнь, – прошептал он. – На всю жизнь…
– А я-то думала, что ты никогда не заговоришь с ней.
– Раньше я ничего не понимал…
Софи появилась в своем повседневном костюме, но для Эвана она по-прежнему была тем волшебным видением, которое предстало перед ним в свадебном платье.
– У меня машина, – сказал он.
Девушка без слов взяла его под руку, и они быстренько покинули студию.
Что бы ни произошло между Софи и Эваном, его сияющая счастьем физиономия говорила, что они нашли общий язык.
– Вчера вечером он помогал мне делать задание по математике, – как-то сказала Лорна матери и, хихикнув, добавила: – Но дядюшка в таком состоянии, что потом я все тщательно проверила.
– Он тебе рассказывал, как у него дела? Сама я не хочу интересоваться, а то еще сочтет, что я не в меру любопытна.
– Тропа любви полна ухабов, – театрально продекламировала Лорна. – И благородный дух нашего героя продолжает неизбывно страдать.
– То есть?
– Я думаю, он собирается поговорить с тобой насчет машины.
– О господи! Только не это!
– Нет, он согласен и на три тысячи. Понимает, что семь тысяч от тебя не получит, но он в самом деле не может возить Софи в жестянке на колесах. И готов сдаться, делая вид, что три тысячи и просил. Так что осторожней подбирай слова, когда будешь говорить с ним, ладно, мама?
– Я постараюсь быть предельно тактичной, дорогая, – покорно согласилась Мона.
– Он жутко переживает, что Софи зарабатывает такие деньжищи. На прошлой неделе пригласил ее пообедать, а она предложила, чтобы каждый рассчитался за себя. Но, к счастью, вовремя спохватилась и позволила уплатить за обоих.
– Дочь Арни Гарленда поступилась своей самостоятельностью?
– Она же влюблена, – сказала Лорна тоном, которым объявляют о смертельной болезни. – Как и он. Честно говоря, оба мне жутко надоели. С чего бы это, мама?
Мона с улыбкой обняла дочь.
– И все-таки ты меня радуешь, дорогая. По крайней мере, хоть ты сохраняешь голову на плечах.
– Подожди, вот наступит мой черед, – шутливо пригрозила Лорна. – В один прекрасный день я превращусь в исчадие ада, буду шляться до поздней ночи, размалевывать себя, как индеец, вышедший на тропу войны, и грубить каждый раз, как ты заговоришь со мной. Многие мои сверстницы так себя и ведут, но, к счастью для тебя, у меня задержка в развитии.
– Благодарю тебя, радость моя, – только и смогла сказать Мона.
На самом же деле дочь с ее добрым и ровным характером оставалась единственной опорой в этой бурной жизни. Настроение Эвана то поднималось, то падало, как вагончики на американских горках – в зависимости от того, как часто он виделся с Софи.
Обсуждение вопроса о покупке машины прошло достаточно мирно. Эван с голубиной кротостью согласился на три тысячи долларов, ни единым словом не припомнив прежние стычки по поводу суммы. «Жестянка на колесах» исчезла без следа, и ее место занял серебристо-голубой «форд».
На какое-то время в доме воцарились мир и покой, но очередные потрясения не заставили себя ждать. И причиной их была, как Лорна и намекала, чувствительность Эвана к проблеме денег.
Как-то утром, мучаясь головной болью, Мона спустилась на первый этаж. Спала она плохо, что с ней часто случалось в последнее время, и чувствовала себя совершенно неготовой к трудам и заботам дня. Борясь с сонливостью, она начала просматривать почту: счета для нее и часть на имя Эвана, а также уведомление из банка о состоянии дел с его кредитной карточкой. Последнее становилось источником трений каждый раз, как подходил срок ежемесячных платежей: брат постоянно приставал к Моне с просьбами увеличить сумму содержания. Она неизменно отказывала, советуя быть экономнее, что выводило парня из себя.
– Передай, пожалуйста, Эвану уведомление, – попросила она Лорну, которая тоже спустилась вниз.
Мона перешла в гостиную и, нахмурившись, стала изучать суммы по начисленным счетам. Неожиданно из кухни донесся голос Лорны:
– Можешь не сомневаться, что мама просто взорвется, когда это увидит.
– А ей и не надо ничего видеть, – отвечал Эван. Не женщине указывать мне, что делать.
Мона вылетела из комнаты и остановилась на пороге кухни, услышав слова дочери:
– Не будь идиотом, Эван. Конечно, она все узнает.
– Что я узнаю? – спросила Мона.
Оба собеседника смущенно замерли. Уведомление по кредитной карточке лежало на столе. Тревожное ощущение грядущих неприятностей заставило Мону просмотреть его.
– Две тысячи долларов! – в ужасе воскликнула она. – С каких это пор у тебя так вырос кредит?
– Недавно, – мрачно ответил Эван.
– Ты не имел права так поступать. Тысячи долларов тебе более чем достаточно.
– Ох да перестань волноваться! На самом деле я вовсе не потратил две тысячи. Просто они мне нужны… на всякий случай.
– Для Софи, не так ли?
– Ты знаешь, сколько она зарабатывает. Как я могу обходиться только студенческой стипендией?
И ты нашел выход в том, чтобы влезть в долги в надежде, что я вручу тебе твою долю наследства?